Разумеется, в Кюснахте отказались от подобного предложения — думается, не без доли сожаления. Но Хедвиг Прингсхайм сочла необходимым еще раз выступить в роли адвоката бывшего зятя Маннов, заявив, что предложение было высказано в самой деликатной форме, а представление, на посещении которого так настаивал Альфред, «по-настоящему развлекло» супругов; уровень исполнения был «очень высокий, а „экс“ — просто бесподобен». Ответной реакции на это сообщение из Цюриха не последовало.
Впрочем, Густаф Грюндгенс был не единственным, кто не забывал «стариков» Прингсхаймов, не побоявшись тем самым нанести урон своей репутации, что было не исключено. Среди многих смельчаков, бывших посетителей званых вечеров, оказались Оскар Перрон и лауреат Нобелевской премии химик Рихард Вильштеттер. В 1938 году— уже после того, как Прингсхаймов выселили из особняка на Максимилианплатц и они обосновались в небольшом, но весьма привлекательном доме на Виденмайерштрассе, «где почти в каждом доме […] живет кто-нибудь из прежних знакомых», — Хедвиг Прингсхайм писала о визите одного старого приятеля, которого в Кюснахте, подобно Густафу Грюндгенсу, не считали «persona grata»[96] — это был Вильгельм Фуртвенглер[97], школьный товарищ сыновей Хедвиг Прингсхайм. «Вчера […] с нами поздоровался […] какой-то господин, совершенно нам не знакомый. Фэй стушевался, а я как закричу: „Вилли, милый мальчик!“ Это в самом деле был он, совершенно лысый, с избороздившими лоб глубокими морщинами. Он извинился за то, что до сих пор не наведался к нам (да почему, собственно?), […] он-де постоянно в разъездах и на днях тоже должен уехать, но по возвращении хотел бы, если мы не против, зайти к нам. Естественно, мы не против». Вскоре Катя узнала, что недавно «милый Вилли, ближайший сосед» родителей по Виденмайерштрассе, просидел у ее матери «битых два с половиной часа».
Создается впечатление, что благодаря подобным сообщениям матери Катя Манн не имела о многом четкого представления — в частности, о растущих день ото дня после погромов ограничениях, которые все больше и больше касались и ее «стариков». Но неужели госпожа Томас Манн в самом деле полагала, что ее родители жили вполне привычной и спокойной жизнью, хотя в ее собственной семье непрестанно анализировались творящиеся в стране бесчинства, о чем она ежедневно читала и слышала? Или же, быть может, у Кати, уставшей от многочисленных семейных забот и трудов, попросту недостало сил, чтобы представить себе в положении преследуемых и гонимых соотечественников своих ближайших родственников, которые с 1937 года не могли получить даже однодневную визу в Швейцарию, не говоря уже о разрешении посетить там родных? И разве Катя не просила в июле 1938 года Грету Мозер, подругу и будущую жену своего сына Михаэля, поехать в Констанц, чтобы смягчить разочарование стариков, которые мечтали хотя бы денек побыть с дочерью на берегу Боденского озера?
В письмах Кати Манн встречается достаточно примеров, говорящих о невозможности с ее стороны — быть может, даже нежелании соблюдать условности, нарушающие сложный психологический семейный уклад, в особенности если эти условности грозят внести диссонанс в непреложную размеренность жизни хозяина дома. Когда Ида Херц, самоотверженно спасшая осенью 1933 года столь необходимые для работы писателя книги, два года спустя бежала из Нюрнберга, скрываясь от преследования нацистов, и без предупреждения объявилась в Цюрихе, Катя Манн сообщила об этом своему сыну Клаусу в чрезвычайно ироничном и уничижительном тоне: «Об ужасной malheur[98], постигшей Идочку Херц, я тебе уже писала; […] однако если бы она не чванилась и держала язык за зубами, ей не пришлось бы спасаться бегством, да еще куда — в Цюрих! На мой взгляд, она нарочно навлекла на себя беду, чтобы кинуться на грудь господину доктору, который однако плохо воспринял этот маневр, ибо ничего не хочет знать о ней после того, как возвеличил ее, и если бы она не была такой толстокожей, ей лучше бы утопиться. Но она даже не догадывается об этом, поскольку считает, что окажет нам великое благодеяние, обретя здесь у нас пристанище как политическая беженка, в то время как гибнут наидостойнейшие из достойных».
97
Фуртвенглер Вильгельм (1886–1954) — немецкий дирижер и композитор, дирижер берлинского филармонического оркестра. С 1935 г. возглавлял вагнеровские фестивали в Байрёйте.