Вполне возможно, что после столь откровенного письма матери Катя стала иначе, чем прежде, воспринимать долетавшие из Европы до Америки крики о помощи. Почему Хедвиг Прингсхайм был выдан арийский паспорт, хотя, согласно действовавшему закону, она являлась «стопроцентной еврейкой», остается загадкой. Голо Манн предположил, что «ее еврейское происхождение только потому не было доказано, что уже в начале XIX столетия семейство Дом приняло христианство».
Разрешилась, наконец, и загадка, кому старики Прингсхайм обязаны своим освобождением из лап нацистов и отъездом из страны. (Во всяком случае, Винифред Вагнер[120], которая долгие годы простирала свою спасительную длань над самыми старыми и верными почитателями Вагнера, не сумела на сей раз ничем помочь.) «Право, не знаю, как нам, наконец, удалось в самый последний момент выбраться оттуда, — писала Хедвиг Прингсхайм дочери уже из Цюриха в декабре 1939 года. — Все получилось довольно странно! Был тут у нас один эсэсовец, оберштурмфюрер, имевший, судя по слухам, непосредственное отношение к высочайшему правителю. Этому эсэсовцу было поручено по возможности быстрее выселить наш дом. Он связался с Альфредом, и тот пожаловался ему, что мы хотели бы эмигрировать, но никак не можем этого сделать, поскольку, несмотря на все предпринимаемые усилия, нам не удается получить паспорта. И вот этот господин, невзирая на его высокую должность обер-нациста, очень порядочный, любезный, необычайно благожелательный, чуткий и к тому же красивый молодой человек, тотчас с готовностью ответил: „Это я сам устрою!“ Он, не медля, уехал в Берлин, отправился в министерство, и через два дня мы держали в руках наши паспорта! В величайшей спешке привели в порядок дела и 31 октября прибыли в Цюрих. А на следующий день истекал установленный срок пересечения швейцарской границы, так что Швейцария была бы навсегда закрыта для нас! Благослови, Господи, этого оберштурмфюрера! (Безусловно, они не все свиньи, как принято считать.)»
О том, что Хедвиг Прингсхайм утаила от дочери, та все-таки узнала, и скорее всего от Голо; это были подробности отъезда супругов из Мюнхена и их одинокое прибытие в Цюрих, о чем Хедвиг Прингсхайм не преминула записать в свой дневник. «В половине седьмого, продираясь сквозь густой туман, отправились на вокзал, где Хайнц заранее забронировал для нас три хороших места в транзитном вагоне первого класса. Нас провожали три верных помощницы по дому с букетами цветов. […] Супруги Перрон тоже пришли. […] До Брегенца ехали совершенно спокойно. А вот там начался настоящий ужас. Омерзительная, садистская, изуверская проверка; сначала забрали Хайнца, потом возмутительным образом раздели Альфреда, осмотрели, вдоволь поиздевались над ним, так что он едва не опоздал на поезд; грустное прощание с Хайнцем, который должен был вернуться в Мюнхен. В Санкт-Маргаретене обычный контроль швейцарцев, но Голо там не оказалось. Одна милая американка и поклонница Томаса пригласила нас на чашку довольно плохого кофе, потом ехали спокойно вплоть до Цюриха, где нас никто не встречал, зато Альфред, выходя из купе, упал и угодил прямо под вагон, так что двум вокзальным служащим пришлось его вытаскивать. Я была вне себя от ужаса! Какая-то сердобольная швейцарская дама раздобыла мне носильщика и такси, в то время как я с превеликим трудом тащила своего пациента. На Мютенштрассе[121] нас вовсе не ждали, хозяева не получили нашего письма, и в доме не нашлось места: теперь еще и это! Лили велела снять для нас в отеле две комнаты с ванной. Несчастливый, черный день в календаре».
120
Вагнер Винифред — вдова сына композитора, возглавлявшая при нацистском режиме Байрёйтский музыкальный фестиваль.
121
Имеется в виду дом ее богатой подруги и меценатки беженцев Лили Райфф-Серториус (1886–1958) — одаренной ученицы Листа и жены промышленника, владельца шелковых предприятий Хермана Райффа (1856–1938). Райффы были давними друзьями родителей Кати Манн, двери их дома были всегда гостеприимно распахнуты для музыки и музыкантов. Томас Манн изобразил салон Райффов в «Докторе Фаустусе».