Выбрать главу

Но в феврале 1905 года никто и предположить не мог, что через двадцать восемь лет в истории Германии наступят такие страшные времена. А пока волнения и тревоги членов обоих семейств касались прежде всего самых дорогих им существ. Происшедшее не было таким уж необычным: юная девушка из богатого дома решила — с одобрения матери и брата-близнеца — вверить свою судьбу писателю, который использовал все средства, чтобы добиться ее, и, наконец, по истечении «нелепого времени помолвки», как он это назвал в письме к брату, достиг своей цели.

Глава третья

Жизнь буржуазного семейства

Свадебное путешествие полностью соответствовало общественному положению молодых. Цюрихский отель «Бор о Лак» славился своими просторными апартаментами и комфортом, что всегда импонировало Томасу Манну: смокинги, кельнеры в ливреях, роскошный холл, откуда можно наблюдать за прибывающими гостями, беседы в салоне, мальчики-лифтеры в униформе… стиль жизни преуспевающих и изнеженных баловней судьбы, к которым с полным правом могли причислить себя новобрачные благодаря широкой натуре Катиного отца; все это лишь повышало тягу романиста к такой жизни. Но весьма сомнительно, чтобы его молодая жена испытывала подобное влечение. Из более поздних Катиных высказываний очевидно, что роскошь отеля и амбициозное окружение скорее приносят ей огорчения, нежели счастье.

К тому же в феврале Цюрих не мог предложить туристам ничего привлекательного, кроме комфорта и одной поездки в Люцерн, поэтому грустные письма молодой женщины, которая привыкла, что вокруг нее всегда кипит жизнь, отнюдь не пустой вымысел матери. Однако такая оторванность от дома давала возможность свыкнуться с новым существованием.

Кропотливое филологическое исследование обнаружило в записной книжке супруга адреса врачей, которые специализировались не только по болезням желудка, но и других органов. В то время Томас Манн не очень-то много знал о женщинах, — несмотря на некие таинственные встречи во Флоренции с англичанкой Мэри Смит. Узнал ли он о них больше в дальнейшем? После рождения дочери Эрики он надеялся, что с помощью девочки ему, быть может, удастся установить «более тесные отношения с противоположным полом», о котором он, «собственно говоря, по-прежнему еще ничего не знал, хотя и был уже женат». А что же Катя? Что ожидала она от него? Как бы там ни было, но ровно через девять месяцев после свадебного путешествия, в ноябре 1905 года, у них родился первый ребенок.

Они провели в Цюрихе ровно две недели; очевидно, оба сочли такое время достаточным для медового месяца. Томасу Манну не терпелось усесться за письменный стол: всю свою жизнь он не мыслил отпуска без работы, где бы он ни оказывался, в горах или на море. Да и Катя соскучилась по Мюнхену. Всем чужая, без родителей и братьев, с пока еще не совсем близким ей мужчиной оказалась она в городе, который лишь десятилетия спустя стал ее родиной (здесь ей предстояло прожить более трех десятков лет, здесь суждено было и умереть)… так откуда было взяться неомраченной радости?

И вот они уже вернулись в привычную для них атмосферу. Дом на Франц-Йозеф-штрассе был готов принять новобрачных. Пока муж корпел над письмами и настойчиво боролся с угрызениями совести, которые одолели его, когда он задался вопросом, не предал ли он свой талант во имя брака, молодая жена училась соответствовать своим новым личным и общественным задачам, к примеру, она стала членом попечительского совета мюнхенской детской клиники св. Гизелы. «Фрау Томас Манн» — как значится в актах — вела все переговоры, от которых зависело благополучие клиники, известной любителям литературы под названием «детской больницы св. Доротеи» из романа Томаса Манна «Королевское высочество», которую посетил принц Клаус Генрих с фройляйн Иммой Шпёльман и по-королевски облагодетельствовал за счет папочки-миллионера.

Письма и документы последующих лет все чаще дают понять, что Катя Манн с первых дней замужества обнаружила чутье к неким деталям и обстоятельствам, какие впоследствии могли пригодиться мужу в его работе; она «снабжала» его эпизодами из жизни своего окружения, преподнося их настолько живо и образно, что они тотчас находили надлежащее место в том или ином еще только задуманном произведении. С первых лет их супружества, а в более поздние годы это уже вошло в обычай, Катя каждый вечер прочитывала вслух сочиненное мужем за день, и он серьезно прислушивался к ее критическим советам.

Что же касается хозяйственных обязанностей по дому, то их выполняли нанятые Хедвиг Прингсхайм горничная и кухарка — мать старалась облегчить дочери первые шаги в самостоятельной жизни. К тому же расстояние между Арчисштрассе и Франц-Иозеф-штрассе составляло всего несколько минут ходу. Между домами Прингсхаймов и Маннов существовала очень тесная связь, обоюдные визиты входили в распорядок дня, так что все чувствовали себя в привычной обстановке. Лишь одно было непривычным: в ноябре у Кати должен был родиться первенец.

Беременность протекала без осложнений. Oб этом свидетельствует, в первую очередь, тот факт, что супруги Манн вопреки заведенному Прингсхаймами обычаю проводить жаркие месяцы в Банзине на острове Узедом, отправились летом на Балтийское море на курорт Сопот, где Катя «ежедневно по два-три часа» гуляла с мужем по берегу «и не особенно уставала». «Видимо, беременность не докучает ей, как большинству других женщин. […] У нее прекрасное самочувствие», — писал Томас Манн Иде Бой-Эд в Любек и одновременно просил быть снисходительной к ним за то, что они не приехали отдыхать в Травемюнде, как было запланировано заранее. «Моя жена стесняется, что вполне объяснимо, любопытных взглядов моих земляков». Перед собственной родней Катя не испытывала никакой скованности. Однако юной паре пришлось прервать свой отдых по причине разразившейся эпидемии холеры. По пути домой они заехали в Берлин, чтобы повидаться с родными Кати, в первую очередь с Хедвиг Дом.

Во время этой встречи новоиспеченный муж высказал ставшее знаменитым «вопиюще незрелое суждение»: дескать, он надеется, что первенцем будет мальчик, ведь «с девочкой невозможно совершить никаких более или менее серьезных дел». «Под грозным взглядом больших серых глаз, пронзающих меня», «mâle chauvinist»[43], как много лет спустя называла людей с подобными воззрениями дочь Маннов Элизабет, ему пришлось изворачиваться. «И это был не пустяк, — вспоминал впоследствии Томас Манн. — Я оказался в тяжелом положении, и little Grandma так и не простила мне мою словесную оплошность. […] Несмотря на все мои заверения в обратном и стремление обелить себя, я на всю жизнь так и остался „проклятым закоренелым антифеминистом и стриндбергианцем“».

Слава Богу, Хедвиг Дом тогда еще не знала, что определение Элизабет Манн-Боргезе относилось не только к отцу, но и к матери — и по праву! Катя тоже всякий раз расстраивалась из-за рождения девочек и успокаивалась, лишь когда восстанавливался паритет, а это случалось трижды.

вернуться

43

«Мужского шовиниста» (фр.).