Глава 10. Ведьма с Лысой горы
Блонди кружила по гостиной, описывая в воздухе изящные пируэты. То снижаясь к самому полу, то снова взмывая вверх, она намеренно проносилась перед самым носом у Черного Мо-наха, едва не задевая его по балахону веником. По гостиной разносился ее звонкий смех.
— Признайтесь, падре, вы нарочно ввели ее во искушение?
— с усмешкой спросил Шелти, наклонившись к монаху.
Но тот лишь сверкнул своими сальными глазками, не в силах оторвать взгляда от этой фее-рической женщины.
Фредди Крюгер с грустью следил за полетом ведьмы. Он бы тоже не отказался сейчас вот так, подобно птице, взмыть в воздух. Но тяжелые ботинки висели на ногах, как гири, убивая мечту на корню.
Вдруг разыгравшаяся Блонди пролетела так низко над головой Крюгера, что сбила с него шляпу.
— О Господи! — вырвалось у Фредди. Он бросился за покатившейся шляпой.
В гостиной наступила гробовая тишина. Призрак Оперы изменился в лице. Шелти поправил узел галстука. Ведьма зависла под потолком, как будто в ее венике кончился бензин. Черный Монах выронил из рук четки, и они рассыпались по полу десятками драгоценных камней.
— Что? Что вы сказали? — прошамкала египетская мумия.
— «Черт побери». Я сказал: «Черт побери», — неуверенно ответил Крюгер, надевая шляпу.
— Не лги, сын мой! — грозно заговорил Черный Монах. — Мы здесь не глухие. Имеющий уши да услышит. Ты произнес не «черт побери», а нечто противоположное. Да как ты посмел?! Ты осквернил стены этого дома.
Фредди совсем стушевался.
— Я не хотел, я оговорился…
Из глаз монаха вырывались искры.
— Молчи, дьяволохульник! — вещал он, заходясь в гневе. — Молчи, ибо виновен есть. И если ты еще хоть раз посмеешь допустить чернотатство в стенах этого дома…
— Нет, никогда, — торопливо забормотал Крюгер. — Я больше не буду.
Монах хотел еще что-то сказать, но в этот момент под потолком раздалось истеричное:
— О, Дьявол!
Все посмотрели наверх. Ведьма висела под потолком вниз головой, тщетно пытаясь пере-вернуться или хотя бы сдвинуться с места. Ее длинные волосы ниспадали вниз золотым дождем.
— Что случилась, дочь моя? — заботливо поинтересовался монах.
— Веник больше не слушается, — простонала Блонди.
— Вот видите, что вы наделали, — пожурил Крюгера Призрак Оперы.
— А что?
— Вы испортили ей колдовство. Бедняжка утратила власть над веником.
— Выдирайте из веника прутья, — посоветовал ведьме Шелти. — И кидайте их по одному на пол. Так постепенно и спуститесь.
— Можно сделать проще, — промолвил Черный Монах.
Он выпростал из-под балахона свои костлявые руки. Они стали стремительно нарастать из его рукавов подобно выдвижной пожарной лестнице, причем сам монах продолжал оставаться на месте.
— Я сниму вас, дочь моя. Не бойтесь.
Вскоре его руки достигли немыслимых размеров, протянувшись через всю комнату под по-толок.
— Уберите руки! — завизжала Блонди, отталкивая уже готовые схватить ее за грудь паль-цы. — Наглец!
Монах одернул руки, и в одно мгновение они исчезли в рукавах его балахона.
— Простите, промахнулся, — буркнул он, заскрипев костями. — Поступайте, как знаете. А я пока соберу свои четки, — и он пополз по полу.
Воспользовавшись советом Шелти, ведьма принялась выламывать из непокорного веника прутья. Когда тот похудел ровно наполовину, ей удалось, наконец, перевернуться вверх голо-вой. Она выдернула еще один прутик, и тут веник повело назад.
От визга Блонди у присутствующих заложило в ушах. Ведьма лихо кружила по комнате, толь-ко теперь уже задом
наперед. Мужчинам приходилось то и дело пригибаться, чтобы не получить от нее сапогами по голове.
И только Черный Монах продолжал безучастно собирать свои камешки и нанизывать их на шелковую нить.
Кончилось все тем, что Блонди приземлилась ему на спину. Под монашеским одеянием оглушительно затрещали старые кости, из рукавов повалил дым.
Блонди в испуге отскочила в сторону.
На полу возле ее ног бесформенной грудой лежал пустой балахон.
— Черт возьми, что я наделала! — схватилась она за голову.
Шелти молча подцепил продолжающее дымить одеяние и для верности тряхнул им в воздухе. Все ждали, что оттуда вывалится если не череп, то хотя бы берцовая кость. Но, кроме четок, ничего больше не выпало.