Киа перевернула страницу.
О-о-о! Вот это здорово!
В журнале помещены фотопортреты людей до и после пластических операций на лицах, только послеоперационные фотографии были сделаны сразу же по завершении операций. Лица в шрамах, разрезах, струпьях, в крови.
Киа перевернула страницу., то же самое; новая страница… опять такие же фотографии… опять… опять… но фотографии становились все более и более ужасающими. Она не могла поверить, что кто-то дал согласие на то, чтобы его лицо было сфотографировано в столь ужасающем виде, а фото напечатано в журнале, — фотографии попросту повергали в ужас.
Когда Киа добралась до фотографий, показывающих полный набор скальпелей, ланцетов, ножей и других жутких хирургических инструментов, она едва не лишилась чувств. И…
Ни за что!
Нет!
Ни за что!
Она смотрела на фотографии костей — отпиленных и отрубленных. И на куски мяса и жира, красных от крови и отливающих глянцем на фоне сверкающих металлических подносов и чашек…
И на людей со шрамами…
Изрезанных…
После ампутации…
Она принялась перелистывать страницы журнала. Быстрее, быстрее.
Вот тело, подвешенное на металлических крюках; к нему подведены провода, оканчивающиеся зажимами, впившимися в тело…
Быстрее.
Адский коллаж из изрезанных женских тел…
Быстрее.
Еще больше кровоточащей плоти…
Быстрее.
Еще более ужасное фото…
Быстрее.
Перчатка с прикрепленными к пальцам длинными ржавыми лезвиями в форме устрашающих когтей.
А-А-А-А-А-А-А-А-А-Й-Й-Й-Й-Й-Й-Й!!!
Перчатка внезапно отделилась от фотографии, стала объемной и словно кинулась в лицо Киа. Девушка в ужасе отпрянула; из обширной раны посреди лица, появившейся на том месте, где только что был нос, струей брызнула на страницы журнала горячая алая кровь.
— Получи свой нос! — рассмеялся Фредди.
Киа в ужасе вскрикнула и проснулась.
Журнал, лежавший у нее на коленях, был открыт на странице с подборкой мнений на тему «Будут ли красный и зеленый цвета модными в предстоящем сезоне?». Она резким движением стряхнула журнал на пол, словно ядовитое насекомое.
Сидевшая рядом с ней Гибб дернулась, как ужаленная, и, широко раскрыв удивленные глаза, с испугом уставилась на Киа.
У Киа просто было видение. Но воспоминание об этом видении все еще свежо в ее памяти.
Машинально она поднесла руку к носу — пощупать, на месте ли…
И вздрогнула.
Из носа шла кровь.
— Ну и дела, — мрачно произнес Уилл. — Я пришел, чтобы узнать, в порядке ли Лори, а ты довел ее до обморока. О чем ты думал, дружище?
Уилл и Марк все еще стояли в школьном коридоре у дверей медпункта. Что и говорить, Уилл был сильно раздосадован тем, что Марк поступил опрометчиво, посвятив Лори во все. Марк не оправдывался. Здесь творилось что-то непонятное.
Вдруг Марк стремительно поднял глаза на Уилла.
— А ты знаешь, мне сейчас впервые в жизни пришло в голову, что я, возможно, и не сумасшедший. Она видела тот же сон. Мой брат был прав.
Перед тем как Бобби покончил с собой, он все рассказал Марку: о детях, распевавших ту самую песенку, о Фредди Крюгере. Он говорил, что Фредди приходил за ним, хотел его убить. Но Бобби никто не верил. Поэтому он и ушел из жизни.
Но как Лори могло присниться то же самое, что его брату? Если, конечно…
Внезапно по коридору разнесся чей-то голос:
— Уилл? Марк? Мне надо с вами поговорить.
Это был директор школы Шей, а с ним два полицейских.
— Вот черт! — прошептал Уилл.
На директоре был красивый, несколько легкомысленный для его возраста костюм. Шей принадлежал к той категории жизнелюбивых людей, которые выросли из золотых мальчиков шестидесятых годов, обладали теперь прочным положением, солидной зарплатой и на протяжении тридцати, а может, и сорока лет голосовали только за республиканцев. Однако, в отличие от многих сверстников и однокашников. Шей мог похвалиться своими прогрессивными взглядами на образование. Он не уставал говорить, что, когда впервые переступил порог средней школы Спрингвуда, сразу понял, что подходы к обучению, в основе которых лежат формализм или твердая рука, могут только навредить.
Но в жизни случаются и такие моменты, когда необходимо провести четкую границу дозволенного.