Вечером соседка пришла с бутылкой вина и накрытым белым полотенцем подносом.
– Не хотела ограничиваться взмахом руки, тем более, с таким симпатичным мужчиной, – начала она, но осеклась, когда за плечом открывшего дверь Брауна показалась Сью.
– Заходите. Вы без сына?
– Рэнди не очень любит новых людей.
– Что ж, его имя мы знаем. – Браун принял из рук женщины поднос. – Отнесу, и пожмем друг другу руки. Джим Браун.
– Сьюзен, – сказала Сью. – Тоже Браун.
– Моника. Просто Моника.
На подносе обнаружился яблочный пирог.
– Бабушкин рецепт. Она всегда делала пирог кислым, чтобы подчеркнуть вкус вина, – поведала Моника, разливая красное по стаканам для виски. – Многие говорят, что это извращение, а я считаю, что вино – не священный нектар, чтобы пить по строгим правилам.
– Между прочим, Джим как раз следит за выполнением правил, – заметила ревнивая Сью. Брауну почему-то стало неловко за жену.
– Коп я. Шеф здешнего участка.
– Правда? – Моника подняла свой стакан. – Тогда предлагаю тост за то, чтобы мы встречались только в нерабочее время.
Восьмидесятые Браун встретил растерянным и разочарованным. Годы брали свое, а жители Кейп-Окса начали изменять самим себе.
– Это Judas Priest виноваты, – крикнула со своего участка Моника, когда однажды Брауну довелось слишком громко посетовать на доставших магазинных воров.
– Кто?
– Рок-группа, они песню записали “Breaking the Law”. Легко проникнуться.
– Что-то раньше никто не проникался, даже от мафиози Синатры, – пробурчал Браун, в сознании которого опасность ассоциировалась с обманчивым бархатом мелодий золотого века.
Стиви сравнялось сорок пять, Брауну – шестьдесят. Бегать за преступниками и приспосабливаться к новым временам у Брауна не было ни сил, ни желания, и более молодой помощник занял кресло шефа, а парни, еще недавно бегавшие с игрушечными пистолетами возле участка, стали настоящими копами. На прощальной вечеринке Браун торжественно передал Стиви свой набитый на машинке архив, толкнул прощальную речь, от которой расчувствовались даже новички, а потом напился до бесчувственного состояния.
Следующим утром черный кофе в постель принес Джим-младший.
– Отец, мы приехали, чтобы сообщить лично, – сказал сын. – У нас с Бетти будет ребенок.
Жизнь старших Браунов потекла по-новому. Джиму-младшему пришлось вернуться в Сиэтл, где он работал, а беременная Бетти осталась в Кейп-Окс. Сью моментально взяла невестку под свое крылышко, и женщины начали то часами пропадать в магазинах, то гулять по побережью, то сидеть на кухне. Браун заскучал. Все чаще он стал наведываться в участок, где вспоминал со Стиви старые добрые времена или перелистывал свою подшивку, сравнивая ее с отчетами, которые составляли молодые полицейские. Жизнь определенно была лучше, заключал Браун каждый раз, или, возможно, он сам был лучше.
Как-то раз, возвращаясь из участка, Браун заметил соседского мальчишку. Пареньку уже исполнилось пятнадцать, но поведением он мало чем отличался от себя шестилетнего. С Браунами он не перемолвился ни словом, в гостях не был ни разу, а стоило кому-либо переступить порог дома, как Рэнди отцеплялся от подола материнского платья и бежал в свою комнату. Лишь в последние года два он начал выходить из дома и научился немного обслуживать себя – ездить на велосипеде до магазина или кино. Школу Рэнди не посещал, но, принимая приглашения на чаепития от Моники, Браун видел учебники и энциклопедии на полках, столе и диване. Мальчишка постигал мир доступном ему способом – молча, сосредоточенно, не принимая чьей-либо помощи.
Рэнди стоял посередине проезжей части. Правая рука подростка по самый локоть была покрыта чем-то бурым. Левую Браун не видел, она таилась за спиной.
– Что случилось, парень? – спросил Браун, подходя ближе.
Взгляд Рэнди блуждал где-то за спиной Брауна, на лице застыла странная улыбка. Парень медленно повернулся к бывшему полицейскому боком, и тот замер, увидев, что скрывалось за спиной. В левой руке Рэнди держал за уши собачью голову.
– Дай сюда немедленно!
Браун отобрал голову. Края раны неровные, словно отделяли ее от тела отделяли чем-то тупым, глаза раскрыты, изо рта свесился бледный розовый язык.