Из-за жары смола на снастях плавилась и капала на палубу, вар, используемый для конопачения, тоже, похоже, был замешан, и Стивен, оттянув мешок, наблюдал, как они моют, посыпают песком и полируют камнем пространство вокруг него: он оказался на испещренном пятнами острове в окружении моряков, спешащих побыстрее закончить работу, чтобы побриться и одеться в чистое. Сон бесследно пропал: Стивен встал, окончательно снял с головы мешок, и проворчал:
— Никакого покоя на этом проклятом корыте, или лоханке… Преследуют… Прямо ритуальное еврейское пристрастие к чистоте… Идиоты древние…
Он поплелся к борту. Но тут солнечный луч пролил на него благодатное тепло; в клетке поблизости прокричал петух, приподнявшись на насесте, и тут же закудахтала курица: «Яйцо снеслось, яйцо снеслось!». Доктор потянулся, огляделся вокруг, натолкнулся на каменные, сердитые физиономии полуютовых и понял, что липкость его подошв объясняется приставшими к ним смолой и варом: цепочка грязных следов шла по чистой палубе от места, где он спал к поручням, где стоял теперь.
— Ох, прошу прощения, Франклин! — воскликнул Стивен. — Оказывается, я запачкал пол. Пожалуйста, дайте мне скребок, песок и щетку.
Суровые взгляды исчезли.
— Нет-нет, — закричали они, — это не грязь, всего лишь немного смолы, мы это в момент исправим.
Но Стивен схватил небольшой брусок песчаника и принялся яростно соскабливать смолу, окруженный взволнованными, суетящимися матросами. Тут пробило четыре склянки, и к вящему расстройству полуютовых на палубу упала громадная тень: появился капитан, совершенно голый и с полотенцем.
— Доброе утро, доктор, — произнес он. — Чем вы тут заняты?
— Доброе утро, дорогой мой, — ответил Стивен. — Это чертово пятно… Но я уберу его, вырву с корнем…
— Как насчет поплавать?
— С превеликим удовольствием. Одну минутку. У меня появилась теория… сюда щепоточку песка, будьте любезны… Нож. Нет. Нет, моя гипотеза не подтвердилась: может, царская водка, или соляная кислота?
— Франклин, покажи доктору, как мы на флоте это делаем. Дружище, а если я предложил бы вам снять туфли? Тогда не придется протирать насквозь палубу, лишая его превосходительство посла крыши над головой.
— Превосходная идея, — сказал Стивен. Босиком он досеменил до карронады и уселся на нее, разглядывая подошвы башмаков. — Марциал сообщает нам, что в его эпоху горожанки делали гравировку «sequi me[24]» на подошвах сандалий, из чего резонно заключить, что Рим был чрезвычайно грязен, ибо на песке отпечатки едва ли сохранятся. Сегодня я проплыву вдоль всего корабля.
Джек подошел к западным поручням и поглядел на воду. Она была такой прозрачной, что свет проникал ниже киля корабля: корпус его отбрасывал на запад розоватую тень, резко очерченную на носу и корме, но расплывчатую в середине благодаря подолу из водорослей — вопреки новой медной обшивке они росли стремительно, ведь фрегат находился намного южнее тропика. Очертаний хищных тел не наблюдается, только несколько серебристых рыбешек да пара плавучих крабов.
— Ну, идем, — сказал он, ныряя в воду.
В море было холоднее, чем на воздухе, но было удовольствием ощущать скользящие по коже пузырьки, соленый привкус на губах, чувствовать, как вода бежит сквозь волосы. Подняв взгляд, он видел серебристую поверхность моря, прорезающий его корпус «Сюрприза», причудливый фиолетовый отсвет чистых медных листов у самой ватерлинии. Потом белый всполох — это Стивен разбил поверхность зеркала, «солдатиком» врезавшись в воду с высоты переходного мостика, пролетев двадцать футов. Инерция увлекала пловца все глубже вниз, и Джек отметил, что тот зажимает нос. Он продолжал зажимать его даже вынырнув, но потом отпустил, чтобы поплыть на свой привычный манер — короткими, неуклюжими рывками, закрыв глаза и стиснув губы в жесте непреклонной решимости. В силу особенностей сложения Стивен держался в воде низко, едва высовывая нос над поверхностью, но прогресс был на лицо, если отсчитывать с тех пор, как Джек впервые окунул его в море на буксируемом булине на третий день после выхода из Мадейры — две тысячи миль и много недель плавания с севера: точнее, много недель упражнений с парусами, в надежде поймать хоть намек на бриз в бом-брамсели или летучие паруса, высвистывая ветер. У Канар они захватили северо-восточный пассат, и продвинулись на двадцать пять градусов к югу, наслаждаясь плаванием, почти не прикасаясь к шкотам или брасам и частенько отсчитывая лагом по две сотни миль от полудня до полудня, но с каждым новым градусом солнце поднималось все выше. В зону неустойчивых ветров они попали гораздо севернее экватора, и с тех пор не обнаружили ни намека на юго-восточный пассат — вопреки факту, что в это время года его можно было вполне ожидать в таких широтах. И вот три сотни миль то штиль, то переменчивые, неустойчивые ветры — неделя за неделей: развороты шлюпками носа судна в надежде зацепить ветер, повороты реев, поливка парусов из пожарных рукавов, ведра, выплеснутые на бом-брамсели в расчете увеличить их тягу. И все это ради того, чтобы в итоге бриз стих или сбежал от них, поднимая рябь милях в десяти впереди по курсу. Но чаще всего мертвый штиль: «Сюрприз» безвольно дрейфует на запад в потоке экваториального течения, медленно вращаясь вокруг своей оси. Безжизненное море, кажущееся неподвижным, если бы не порождающее дурноту колебание горизонта, так как корабль раскачивается без хода, способного придать ему устойчивость. Птиц почти нет, рыб мало; за последние девять дней скитаний — одна только черепаха да вчерашняя олуша; ни единого паруса под сводом небес; солнце палит двенадцать часов в сутки. А вода кончается… Сколько они еще протянут на сокращенном рационе? Джек отбросил расчеты и поплыл к пришвартованной за кормой шлюпке. Стивен зацепился за ее планшир и выкрикивал что-то про Геллеспонт, но разобрать что было трудно из-за сбившегося дыхания говорившего.