— Доброе утро, сэр, — сказал Джек.
— Доброе утро, капитан, — воскликнул Эткинс, стараясь подладиться под шаг Обри, начавшего привычную прогулку. Ни малейшего уважения в священной персоне капитана! Но даже раздражительный на голодный желудок Джек не мог позволить себе поставить Эткинса на место. — У меня для вас хорошая новость. Его превосходительство сегодня чувствует себя намного лучше. Намного лучше, чем чувствовал себя, отправляясь в путешествие. Смею заявить, что он даже намерен выйти на воздух. И рискну сделать намек, — тут он понизил голос до шепота, ухватил Джека за руку и выдохнул ему в лицо, — что приглашение на обед будет принято благосклонно.
— Рад слышать, что ему лучше, — ответил Джек, пересилив себя. — Надеюсь, скоро мы получим возможность насладиться его обществом.
— О, не надо беспокоиться, не нужно делать никаких грандиозных приготовлений. Его превосходительство — человек простой — не заносчивый, не гордый. Пусть это будет обычный обед. Как насчет сегодня?
— Не думаю, — сказал Джек, искоса глядя на маленького человечка. — По воскресеньям я обедаю в кают-компании. Таков обычай.
— Но капитан, уверен, что привычные вещи могут и подождать: это же непосредственный представитель Его Величества!
— На море флотские обычаи священны, мистер Эткинс, — отрезал Джек и отвернулся, возвышая голос, — Эй, на фор-марсе! Поаккуратнее там с анапуть-блоком. Мистер Кэллоу, когда мистер Пуллингс придет на ют, передайте ему мои комплименты и скажите, что я буду рад, если он согласиться позавтракать со мной. Надеюсь, что вы тоже присоединитесь к нам, мистер Кэллоу.
Вот, наконец, и завтрак; природное благодушие Джека стало брать верх. Они вчетвером сгрудились в «экипаже»[25] — большая каюта была отдана мистеру Стенхоупу — но неудобства — неотъемлемая часть морской жизни, и, устроившись поудобнее в кресле и вытянув ноги, Джек закурил сигару и сказал:
— Налетайте, юноша, не стесняйтесь. Вот под этой крышкой целый пирог с беконом, будет досадно, если придется его выбросить.
Наступила приятная тишина, нарушаемая только энергичным чавканьем мичманских челюстей, перемалывающих двадцать семь ломтиков бекона. Тут до них долетел раскатившийся по кораблю крик:
— Эй, слушайте все, на баке и на юте! Быть готовыми к построению в пять склянок. Одеть бушлаты и белые брюки. Все слышали: одеться в чистое и побриться к пяти склянкам.
Еще они слышали долетающий сквозь тонкую переборку металлический голос мистера Эткинса, видимо, пилившего шефа, и спокойные ответы мистера Стенхоупа. Посол был спокойным, тихим, воспитанным джентльменом, и вызывало удивление, как попал к нему на службу этот суетливый человечек. Мистеру Стенхоупу недужилось, когда он поднялся на борт, то жестоко страдал от морской болезни до самого Гибралтара, а потом снова до Канарских островов, а когда «Сюрприз» заштилел, и его стало качать на валах словно бревно, то и дело грозя снести мачты, приступ повторился снова. Рецидив осложнился подагрой, приковавшей его к постели. Им очень редко приходилось лицезреть бедного джентльмена.
— Расскажите-ка, мистер Кэллоу, — обратился к юноше Джек, отчасти из стремления не слышать лишнего, отчасти не желая показаться не любезным с гостем, — как поживает мичманский кубрик? Уже с неделю или больше не видел вашего барана. — Зрелище этого ковыляющего по палубе древнего животного, которое было всучено поставщиком провизии под видом теленка, стало привычным.
— Неважно, сэр, — ответил Кэллоу, отдергивая руку от блюда с хлебом. — Мы съели его на семнадцати градусах северной, и теперь поглядываем на курицу. Но мы скармливаем ей всех барочников, сэр, может, яйцо снесет.
— За мельников, стало быть, не принялись? — поинтересовался Пуллингс.
— Ну как же, сэр, — воскликнул мичман. — Дошли до трех пенсов, черт побери — стыд и позор!
— А кто такие мельники? — спросил Стивен.
— Крысы, не при вас будь сказано, — пояснил Джек. — Мы их так называем, чтобы не портить аппетит, а еще потому что они все в пудре из-за ныряний в муку и горох.
— Мои крысы не берут в рот ничего, кроме отборных сухарей, слегка смоченных в растопленном масле. Какие они тучные: гордо скребут пузом по полу.