— Ну хоть бы малейшее дуновение с моря, — проговорил Каннинг с низким грудным смешком, — и я бы камня на камне не оставил от вашего сравнения. Да и вряд ли его можно счесть уместным: оно бессмысленно, если вообще имеет смысл. На мой взгляд важно одно: Мортон был лучшим другом Нортона; Нортон привел его в свой дом, а тот протоптал дорожку в спальню Нортона.
— Это не есть хорошо, не стану спорить: отдает бесчестностью.
— Я же не спросил на нашего приятеля Обри? — воскликнул Каннинг. — Знаете вы что-нибудь о нем? Полагаю, нам стоит выпить за его здоровье, может быть, прямо сейчас.
— Он здесь, в Бомбее. Его фрегат, «Сюрприз», ремонтируется в Бомбее.
— Вы меня удивляете, — вскричал Каннинг.
«Сильно в этом сомневаюсь, друг мой», — подумал про себя Стивен. Он выслушал тирады Каннинга о флотской службе, ее неисповедимых путях и вездесущности, о превосходных качества Джека как моряка; а также многократные искренние пожелания счастья капитану. Тут доктор поднялся и попросил разрешения откланяться, поскольку ему давно пора быть в своих апартаментах, где его ждет работа. Апартаменты находятся у верфи, и путь до них не близкий.
— Зачем же идти в такую даль пешком, — заметил Каннинг. — Я дам вам паланкин.
— Вы очень добры, но я бы предпочел прогуляться.
— Но дорогой сэр, настоящие безумие бродить по Бомбею в столь поздний час. Можно лишиться головы. Поверьте мне, это очень опасный город.
Стивена было нелегко убедить, но Каннинг уговорил его взять эскорт, и во главе отряда бородатых, вооруженных саблями сикхов Мэтьюрин двинулся в путь по пустынным улицам, в немалой мере довольный собой — «все-таки я вел себя как мужчина, и не доставил ему удовольствия понять, что я выбит из седла и потерял надежду». Они шли вниз по склону холма, мимо горящих на берегу погребальных костров, разносящих запах горелой плоти и сандалового дерева, по тихим улочкам, занятым дремлющими священными коровами и собаками-дворнягами, мимо сухого дерева, на ветвях которого угнездились стервятники и вороны, по базарам, усеянным телами спящих прямо на земле людей, по припортовым кварталам с борделями — здесь кипела жизнь, слышалась музыка, бродили группы матросов — «сюрпризовцев» среди них не было. Прошли по длинной узкой дорожке, огибающей стену верфи, и свернув за угол, натолкнулись на кучку собравшихся в кружок моплахов. Моплахи вскинулись, поколебались, оценивая силы, и бросились бежать, оставив на земле распростертое тело. Стивен склонился над ним, держа в руке сикхский фонарь: помочь тут было нечем, и он пошел дальше.
Еще издали его удивил горящий в окне огонек. Еще более удивился он, обнаружив внутри дремлющего Бондена — моряк склонился над столом, опустив голову на сложенные руки. И руки и голова были словно усеяны пеплом — это бесчисленные ночные мотыльки слетелись на свет лампы. Несколько гекконов устроились на столе, пожирая неосторожных насекомых.
— Ну вот и вы, сэр, — вскричал старшина, сгоняя гекконов и отряхиваясь. — Я так рад видеть вас.
— Приятно слышать такие слова, Бонден. Что творится?
— Ад творится, сэр, простите за выражение. Капитан рвет и мечет, ожидая вас. Матросы и юнги посменно дежурили здесь, каждый час посылали гонцов — не вернулись ли вы? — и те боялись идти назад, поскольку сказать им было нечего. Бедняга мистер Баббингтон в цепях, а молодых Черча и Кэллоу капитан собственноручно вздул в каюте, да так, что тем мало не показалось — визжали как коты.
— Так что стряслось?
— Что стряслось? Пустяки: всего-навсего кранты. Никакой свободы, увольнения на берег прекращены, ни одной лодке с припасами не разрешается подходить к борту, а вся команда, включая офицеров, работает в две смены. Помните как на старине «Цезаре» в Гибралтаре в пожарном порядке ставили новые мачты — как раз перед нашей стычкой с испанцами? Так вот здесь нечто подобное: день за днем все заняты адской работой: все до единого, кто способен тянуть канаты, болен ты или нет, шайки ласкаров, которых он сам нанял, команды с флагмана, рабочие с верфи — прям чертов муравейник, прошу прощения, и все это под палящим солнцем. Выходного в воскресенье нет! На берег сходить никому не разрешают, только тех, кто не годен к работе на борту, используют как посыльных. Если бы не моя рука, я бы здесь не оказался.
— Что с рукой?
— Кипящая смола, сэр. Обжегся, когда она пролилась с фор-марса, но это цветочки по сравнению с тем, какого жару задает нам капитан. Говорят, он получил какое-то известие про Линуа, но в любом случае у нас только и слышится: «живей, живей, живей!» В четверг еще ни одного юферса не было, а сегодня мы уже натянули ванты, и завтра с приливом отплываем! Адмирал не верил, что такое возможно; я не верил, даже самый старый из фор-марсовых не верил. Мистер Реттрей в понедельник слег от усталости и изнеможения, и полкоманды сделало бы то же самое, если бы могло. И целый день одно и то же: «Где доктор? Черт побери, сэр, разве нельзя найти доктора, чертовы салаги?» Он просто в бешенстве. Багаж Его Превосходительства погрузили с удвоенной скоростью. Каждые пять минут давали выстрел из пушки — пускали ядро над головами гребцов, чтобы шлюпки шевелились быстрее. Сохрани нас Господь. Он мне дал записку для вас, сэр.