После каюты с ее тропической жарой, еще не выветрившейся из корпуса после пересечения экватора, воздух палубы, напитанный ледяным дождем и свежим зюйд-вестом, казался почти непригодным для дыхания. Джек подошел к Пуллингсу, скрючившемуся у поручней с нацеленной подзорной трубой.
— Где он, Том?
— Прямо на траверзе, сэр, насколько можно разглядеть при такой луне. Я заметил вспышку, и мне на мгновение показалось, что они ложатся на другой галс. Хотите взглянуть, сэр?
Пуллингс прекрасно видел чужака: корабль, идущий под марселями милях в трех под ветром, лежит на правом галсе. Сигналит невидимому консорту или конвою о том, что собирается менять галс. Но лейтенант любил своего командира и сопереживал его несчастью, и потому хотел дать ему почувствовать маленький триумф.
— Бог ты мой, Пуллингс, ты прав. Это корабль. На правом галсе, идет в бейдевинд. Поворачиваем, поднимаем марсели, заходим ему в кильватер и поглядим, насколько близко они дадут нам подойти. Только без суеты, — пробормотал капитан. Потом громко выкрикнул команду:
— Всем стоять к повороту!
Свистки и крики боцманских помощников подняли подвахтенных, и несколько минут спустя «Сюрприз» под одними нижними парусами, почти неразличимый во тьме, уже шел на пересечение кильватерного следа незнакомца. Фрегат был на ветре, и, имея над чужаком преимущество, скрытно надвигался на него с выдвинутыми орудиями. Боевые фонари приглушенно мерцают на батарейной палубе, колокол приведен к молчанию, приказы отдаются в полголоса. Джек и Пуллингс стояли на форкастле, вглядываясь в дождь. Необходимости в подзорной трубе уже не было; разрыв в облачности позволил им понять, что они имеют дело с фрегатом.
Если он окажется именно тем, кого надеялся встретить Джек, «Сюрприз» первым даст по нему бортовой залп, потом, пользуясь еще моментом внезапности, зайдет с кормы и два или три раза пройдется по нему продольным огнем, вслед за тем расположится на раковине неприятеля. Все ближе и ближе; Джек слышал, как на том корабле бьют рынду: семь склянок самой тягостной вахты. Оклика все нет. Еще ближе; на востоке уже сереет.
— У шкотов стоять, — негромко распорядился он. — Там, внизу, готовьтесь открыть огонь.
Еще ближе, сердце стучит, как молот.
— Давай! — заорал он. Упали марсели; их мгновенно растянули шкотами, и «Сюрприз» рванулся вперед.
Спереди послышались крики.
— Что за корабль? — проревел Джек, перекрывая гам. — Что за корабль? — Потом обернулся. — Обстенить фор-марсель. Людей на гитовы.
«Сюрприз» подошел на дистанцию пистолетного выстрела, изготовив все орудия, когда до него долетел отзыв:
— Это «Эвриал». А вы кто?
— «Сюрприз». Ложитесь в дрейф, или я вас потоплю, — крикнул в ответ Джек. Но боевой задор уже пропал. — Чтоб вы все в ад провалились, салаги, — пробормотал он про себя. Оставалась еще надежда, что это уловка, и потому, пока корабли приводились к ветру, Джек не сходил с места. Сияющие в свете зари фрегаты казались раза в два больше своих настоящих размеров.
Но это действительно был «Эвриал», и на квартердеке стоял в ночной рубашке Миллер, капитан, намного опережавший Обри по выслуге. Джек посочувствовал вахтенному офицеру и впередсмотрящим: они будут козлами отпущения, и поутру их ждет грандиозный разнос.
— Обри, — окликнул его Миллер. — Откуда вы, черт побери, взялись?
— Из Ост-Индии, сэр. Недавно вышел с Мадейры.
— Что ж вы не несете ночные сигнальные огни, как подобает христианину? Если это шутка, сэр, то смею вас уверить, что мне она не по вкусу. Проклятье, где мой плащ? Я весь промокну. Мистер Леммон! Мистер Леммон, мне надо с вами поговорить немедленно. Обри, вот вместо того, чтобы здесь резвиться и выпрыгивать как чертик из табакерки, спустились бы лучше к «Эфалиону» и передали бы ему пожелание прибавить ходу. Желаю здравствовать.
И он скрылся внизу, изрыгая жуткие проклятия. Из носового порта под ногами Джека послышался голос:
— Эй, на «Эвриале»!
— Че? — донесся ответ из кормового порта «Эвриала».
— Через плечо.
«Сюрприз» повернул, неспешно спустился к ковыляющему в предрассветном сумраке «Эфалиону» — тот отстал уже на неприлично большое расстояние — выкинул личный номер и отрепетовал приказ капитана Миллера. «Эфалион» подтвердил получение, и Джек уже отдал команду взять курс на Финистерре, когда Черч, сигнальный мичман этой вахты, воскликнул: «Сэр, он снова сигналит!»
Юноша схватил подзорную трубу и зашуршал страницами сигнальной книги. При помощи старшины-сигнальщика ему удалось разобрать послание.
— «Капитану «Сюрприза»: имею на борту двух желт… женщин для вас». — Следующий сигнал: «Одна молодая. Прошу прибыть на завтрак».
Джек схватил штурвал, вопя: «Паруса ставить, к повороту, к повороту, к повороту, живо!» В состоянии крайнего возбуждения он всматривался вперед, не зная, верить или не верить. Но вот с квартердека его окликнул Хинейдж Дандас:
— Доброе утро, Джек! У меня тут мисс Уильямс. Переберешься к нам?
Шлюпка плюхнулась вниз, едва не затонув в покрытом рябью море, и помчалась к «Эфалиону». Джек подпрыгнул, вскарабкался на борт, примчавшись на квартердек козырнул офицерам, и сграбастал Данадаса в объятия; потом его повели в каюту — небритого, немытого, мокрого, но сияющего от счастья.
Софи сделала книксен, Джек поклонился; оба покраснели до корней волос, и Дандас оставил их, сославшись на то, что ему надо распорядиться насчет завтрака.
Обмен нежностями, страстный поцелуй. Бесконечные объяснения, то и дело прерываемые, но возобновляемые вновь: любезный капитан Дандас был переведен на этот корабль… отправился в крейсерство… им пришлось преследовать приватира почти до Багамских островов…. Едва-едва его захватили. Даже из пушки стреляли несколько раз!
— Вот что я скажу тебе, Софи, — вскричал Джек. — У меня на борту есть священник! Я-то клял его всю дорогу, почитал за Иону, но теперь я так рад ему: он обвенчает нас прямо этим утром.
— Нет, мой милый, — возразила Софи. — Должным образом, дома, с благословения мамы — это да, как только захочешь. Мама не станет теперь сопротивляться. Но я обещала ей. Если ты действительно хочешь, мы обвенчаемся в Шампфлауэрской церкви в ту же минуту, как прибудем домой. А если не захочешь, я поплыву за тобой хоть на край света, дорогой мой. Как Стивен?
— Стивен? Боже, любимая, что же я за эгоистичная скотина! Случилась невероятно ужасная вещь. Он собирался жениться на ней, очень хотел жениться на ней — я не сомневаюсь, что так и было. Она отплыла домой на «индийце», но на Мадейре сошла с корабля и сбежала с одним американцем — как говорят, страшно богатым типом. Думаю, это был для него самый лучший выход — но я готов отдать свою правую руку, лишь бы вернуть ее — таким несчастным он выглядит. Софи, когда ты увидишь его, сердце твое разорвется. Но ты будешь добра к нему, я знаю.
Глаза ее наполнились слезами, но прежде чем она успела ответить, вошла ее служанка. Сердито зыркнув на Джека, она объявила, что завтрак готов. Служанке не нравилось все происходящее, а по испуганному, неприязненному взгляду стоящего за ней стюарда можно было понять, что моряки ей тоже не нравятся.
Завтрак, в результате того, что Дандас давал Джеку подробный отчет об обстоятельствах своего перевода и о приватире, а также настойчиво требовал снова и снова рассказывать о схватке с Линуа, получился неимоверно длинным мероприятием. Тарелки сдвигались в сторону, кусочки тостов представляли собой корабли, которым Джек управлял левой рукой, правой сжимая под столом ладонь Софи. Он показывал диспозицию линий на разных этапах боя, а она внимательнейшим образом слушала, вникая в показания барометра. Затянувшемуся пиршеству пришел конец, когда выведенный из себя капитан Миллер принялся палить из сигнальной пушки.
Они вышли на палубу. Джек распорядился оснастить люльку. Пока ее готовили, Стивен и Софи без отдых махали друг другу рукой, улыбаясь и выкрикивая:
— Как ты, Стивен?
— Как ты, дорогая?
— Хинейдж, — сказал Джек, — я так признателен тебе, бесконечно признателен. Теперь мне остается только доставить Софи и сокровища домой, и будущее представляется мне сущим раем!