Только честные люди, — добавил он, — создают прочную опору власти. Продажные внушают мне непреодолимое отвращение. Управлять с ними невозможно.
Монж, который был патриотом-республиканцем, сказал с твердостью:
— Местность нужна свободе, как продажность — тирании.
— Честность, — возразил генерал, — склонность естественная и выгодная для людей, рожденных править.
Солнце купало в кольце тумана, окаймлявшем горизонт, свой увеличившийся и покрасневший диск. На востоке небо было усеяна облачками, легкими, как лепестки облетевшей розы. Море лениво колыхало червонные и лазурные складки своей поверхности. Корабельный парус показался на горизонте, и вахтенный офицер, поглядев в трубу, узнал английский флаг.
— Надо же, — вскричал Лавалетт, — надо же нам было избегнуть бесчисленных опасностей, чтобы погибнуть так близко от берега!
Бонапарт пожал плечами:
— Возможно ли еще сомневаться в моем счастье и в моей судьбе?
И он вернул своим мыслям их прежнее течение.
— Надо вымести все это жулье и всю эту бездарность, а на место их поставить сплоченное правительство, правительство действий быстрых и верных, как у льва. Нужен порядок. Без порядка нет управления. Без управления нет ни доверия, ни денег, а разорение государства и частных лиц. Надо прекратить разбой и ажиотаж, это общественное разложение. Что такое Франция без правительства? Тридцать миллионов пылинок. Власть — все. Остальное — ничто. Во время вандейских войн сорок человек держали, в повиновении целую область. Вся масса населения жаждет во, что бы то ни стало отдыха, порядка и конца раздоров. Из страха перед якобинцами, эмигрантами или игуанами она бросится в объятия повелителя.
— А повелитель этот, — сказал Бертолле, — будет, конечно, военачальником?
— Нет же! — горячо возразил Бонапарт. — Нет же! Никогда солдату не стать повелителем нации, просвещенной философией и наукой. Если какой-нибудь генерал попытается овладеть властью, он скоро будет наказан за свою дерзость. Гош об этом подумывал. Не знаю, остановило ли его пристрастие к наслаждениям или правильная оценка вещей, но такая затея неминуемо обратится против всякого солдата, который попытается ее осуществить. Со своей стороны я только одобряю эту, нетерпимость французов, не желающих военного ига, и не обинуясь считаю, что в государстве преобладание находится на стороне гражданского элемента.
Слушая такие заявления, Монж и Бертолле удивленно переглянулись. Они знали, что Бонапарт, несмотря на все опасности и всю неизвестность, едет захватить власть, и решительно не могли понять его рассуждения, которым он, видимо, отрекался от этой страстно желанной им власти. Но генерал, проникший в их мысли, сейчас же ответил на них:
— Понятно, если нация обнаружит в каком-нибудь солдате гражданские качества, подходящие для управления и руководства страной, она поставит его во главе себя, до только как гражданского, а не как военного начальника. Этого требует состояние умов в цивилизованном, разумном и обладающем знаниями народе.
Помолчав с минуту, Бонапарт прибавил:
— Я — член Академии Наук.
Английский корабль проплыл еще несколько мгновений вдоль рдеющей каймы горизонта и скрылся.
На другой день поутру дозорный увидел французский берег. Корабль находился в виду Порта-Вандра. Бонапарт остановил свой взгляд на этой бледной полоске земли. Сонм мыслей поднялся в его душе. Сверкающее и смутное видение доспехов и тог пронеслось перед ним; среди морского безмолвия гул огромной толпы наполнил его слух. И среди образов гренадеров, судей, законодателей, людских полчищ, прошедших перед его взором, он видел улыбающуюся, томную, с платком у губ и полуоткрытою грудью Жозефину, воспоминание о которой жгло ему кровь.
— Генерал, — сказал ему Гантом, показывая на берег, белевший в утреннем солнце, — я привез вас туда, куда призывает вас ваша судьба. Вы, как Эней, пристаете к берегам, обетованным вам богами.
Бонапарт высадился в Фрежюсе 17 Вандемиера[1] VIII года.