— Ты проходишь вторую стадию, и я тебя об этом предупреждал. Первая стадия романиста — упоение собственным вдохновением, всё это томленье упованья. На второй стадии вдохновение отступает, и его уже надо ловить — качать хвост собаке. Приползают червяки сомнения и вгрызаются в сердце — метафорически. Или крысы, как пишет тот же Гроссман. На этой стадии особенно опасно сравнивать себя с другими писателями. Я бы даже рекомендовал не читать художественной прозы, пока не окрепнет тело твоего романа.
— Ты так говоришь, Паша, будто сам пишешь. Ты пишешь? — спросила Вера, вдруг застав его врасплох.
Само собой разумеется, он должен был легко и небрежно проронить «да, конечно». А как иначе? Признаться в собственной творческой бесплодности и продолжать менторство? Не признаваться и лгать? Но одного взгляда на Верино лицо было достаточно, чтобы понять: никакая ложь не пройдёт. К счастью или к несчастью, но здесь Павел столкнулся с чем-то органически несовместимым с миром выпускников литинститута и авторов, публикующихся в популярных журналах. В Вере он видел человека, для которого на деле, а не в разглагольствованиях творить значило жить, это была жажда и мука, огонь, растворённый в крови и требовавший выхода. А также не принимающий ничего, кроме правды.
— У меня был долгий перерыв, — признался Павел, — творческий кризис. Потом я пришёл в школу и не писал уже по другой причине — не было сил, с головой уходил в работу, вникал во всё — ты же знаешь, система у нас необычная, и взрослым ещё труднее, чем детям. Но я стал копить наблюдения, делать зарисовки. И теперь задумал кое-что.
— Роман?
— Да, из школьной жизни. Но пока он в нулевой стадии — только вырастает из зыбкого тумана.
— Ну вы чё, домой-то собираетесь? Я ворота закрываю, — грубая реальность встряла в их разговор в лице охранника Вани, и Вера с учителем Павлом поспешили к выходу.
***
В переулке они распрощались: Вера побежала в метро, а Павел решил пройтись до Новокузнецкой, чтобы обдумать всё сказанное и — главное! — недосказанное. Но сначала ему требовалась добрая порция металла. Поэтому он достал плеер с наушниками, врубил на полную громкость «Легенду Ксентарона» и шёл, засунув руки в карманы и фальшиво подпевая, чем пугал гостей столицы, которые шарахались от него, а некоторые даже крутили пальцем у виска. По Красной площади он прошёл почти паинькой, зато на Москворецком мосту позволил себе изобразить гитариста со всеми его рок-пассами и ужимками.
Когда Павел приближался к CoffeeBeanу на Пятницкой, ему уже совсем полегчало, и он вошёл в кафе респектабельной походкой молодого карьериста, заказал чай-матча со свежей мятой, расположился за столиком в углу и даже взял газету.
Тут-то подполз самый большой червь и вцепился в его беззащитное сердце. Это была неразрешимая проблема, о которой Гриц говорил на летнем педсовете, проблема корневая, краеугольный камень. Гриц формулировал её так. Мы воспитываем успешных людей. Значит, мы сами должны быть успешными. Но успешный человек не пойдёт работать в школу. Учительская служба, особенно в формализованной системе, предполагает некую ущербность. Гриц говорил, что Е-профиль пытается решить эту проблему, поощряя препов достигать успеха в параллельных областях. У каждого хорошего препа должна быть мечта, и надо стремиться к её осуществлению.
Всё это было правильно, и, наверное, Гриц с его бешеной энергией и самодисциплиной мог следовать таким путём. Но не он, Павел. Он чувствовал, что его просто не хватало на всё. Школьная жизнь отнимала очень много времени и сил, практически поглощала его, его личность. Но Павлу было грех жаловаться: когда его взяли в Е-профиль, его личность была близка к полному краху, и школа дала ему новую жизнь, практически реанимировала его. Теперь же его разрывали противоречия: школа явно не была его мечтой, но стала его жизнью, он сросся с нею до такой степени, что разделение стало бы убийством. Но Павел всё ещё дерзал мечтать о большем — о писательской стезе. Ему не давали покоя лавры Стивена Кинга: смог же «неудачник», которому методично отказывали все издательства, не пасть духом, добиться славы. Но для такого пути надо было чем-то жертвовать. А чем мог пожертвовать он? СМБ? Нет, он загнётся без хоть какой-то физухи. Оставался только сон — всё остальное время занимала школа. Но это тоже не его вариант — Павел отчётливо осознал это, когда забыл ребёнка в автобусе после изнурительной бессонной недели в школьном лагере. Тогда всё обошлось благополучно (недолгая погоня за автобусом на такси с первоначально ошеломлённым, а потом охваченным азартом таджиком за рулём), но Павел извлёк из истории должный урок: преп обязан следить за своим здоровьем и хотя бы иногда высыпаться.
Ну а как же Вера? Как эта девочка с её кабалой, хвостами и прошлогодней геометрией находила время, чтобы творить? Может быть, у него, Павла, не было того огня в крови, который жжёт кости и ищет выхода — или ты умрёшь?
В задумчивости учитель Павел вышел из кафе и на улице встретил Соню, что не было неожиданностью, так как та снимала комнату по соседству.
— Слушай, Соня, ты пишешь? Ну, свои произведения? — с места в карьер начал Павел, будто Соня составляла ему компанию в его недавних размышлениях.
— Не-а, — беззаботно отмахнулась коллега. — Мне характеристики надо написать. И из других препов выбить, чтоб всё вовремя было!
Есть слова, которые, сказанные в нужный момент, поднимают со дна и переносят человека на солнечную сторону улицы.
Легенда о подземном народце. Начало
Есть слова, которые, сказанные в нужный момент, поднимают со дна и переносят человека на солнечную сторону улицы.
Сказанное Врелем, учителем слов, всколыхнуло нечто в замороженной душе Фрегата. Обычно на парах по словам Марк Аврелий Фрегат Мельчор впадал в состояние полного отупения, так что у него даже иногда текла слюна. Это могло бы вызвать взрыв хохота и насмешек, но только не у Вреля. Злить этого препа рисковали только вновь прибывшие в школу неофиты, ещё не попавшие на заметку ни Врелю, ни его языку — злому, острому, безжалостному, изощрённому в науке вербального издевательства. Опытные ученики даже делали ставки, за сколько минут Врель доведёт до слёз новичка, позволившего себе лишнее на его паре. Излюбленной площадкой учителя слов была общая столовая.
Мельчора-Падальщика Врель терпел по одной причине: от младших учеников по его предмету требовался всего лишь идеальный конспект, а конспекты Фрегата были лучшими не только среди работ сверстников, но и по всему Колледжу Виртуозов Магии. Пока Фрегат тупо глядел в пространство и мысленно бродил по Пустоши, перебирая чётки воспоминаний и ощущений, рука послушно и быстро водила по бумаге, фиксируя всё сказанное препом.
Мельчор-Падальщик не боялся выпасть из общего хода учебной пары. Ему, искусно владевшему наукой подслушивания, было отлично известно, что самое важное по данному юниту начнётся в старших классах, когда на смену лекциям придут практикумы. «Унижение словом», «Лесть», «Двенадцать шагов словоразрушения», «Лгать как жить» — Фрегат с нетерпением ждал этих занятий, не ведая, что уже стал лучшим в данном искусстве и что встречи с Райхгольдом закалили его для будущих битв.