Неожиданно за спинами нападающих появляется еще одна фигура. Сквозь звон в ушах Карфангер слышит зычный голос:
— Эй! Что здесь происходит?
— Если вы порядочный человек, позовите стражу! — изнемогая, кричит в ответ Карфангер. — Пусть схватит этих негодяев! Здесь они не прорвутся, пока я стою на ногах!
— Это еще зачем? — раздается в ответ. — Обойдемся без стражи, теперь они никуда не денутся!
И обладатель богатырского голоса начинает осыпать противников Карфангера ударами огромной шпаги. Через минуту двое из них уже корчатся на земле в предсмертных судорогах. Последний в отчаянии бросается напролом, рассчитывая сбить Карфангера с ног, но кулак незнакомца обрушивается на его голову, и он падает на колени. В ту же секунду незнакомец хватает последнего из бандитов за шиворот, тащит его к поперечной улице и во всю мощь своих легких зовет стражу. Потом возвращается к Карфангеру.
— Да они на вас набросились, ровно бешеные собаки. Еще немного — и отправили бы вас на небеса. Постойте, да вы ранены!
Он отшвыривает бандита, который со стоном валится наземь и остается недвижим, подхватывает Карфангера. Словно в полусне тот еще успевает увидеть колеблющийся свет факелов подоспевшей стражы — и проваливается во тьму.
Первое, что увидел Карфангер, открыв глаза, был потолок, который показался ему знакомым. В тот же миг рядом раздался звонкий голосок его дочери Вейны:
— Мама! Отец пришел в себя!
Карфангер медленно повернул голову — возле постели стояли его дочь и маленький Иоханн.
— Как вы себя чувствуете, отец? — спросила Война.
— Уже хорошо.
Вошла Анна с бокалом глинтвейна, села на край кровати и поцеловала мужа.
— Мало тебе стычек с пиратами в море?
— Небось по городу уже идут пересуды? — вместо ответа спросил Карфангер. — Скажи лучше, где тот человек, что пришел мне на выручку?
— Если вы имеете в виду меня, — гремит голос у двери, — и позволите войти, то я не откажу себе в удовольствии представиться.
Незнакомец приблизился к постели. В плечах он был вдвое шире Карфангера. На нем был потертый кожаный колет, на широкой перевязи болталась огромная шпага. Широченные штаны его были заправлены в сапоги с отворотами, а в правой руке незнакомец держал зеленую шляпу, украшенную страусовым пером.
— Венцель фон Стурза, с вашего позволения, господин капитан, — представился он, поклонившись.
— Проходите, господин фон Стурза, и садитесь. Анна, собери, пожалуйста, что-нибудь на стол.
Когда Анна с детьми вышла, Карфангер поблагодарил гостя за спасение и попросил рассказать немного о себе.
— Если говорить коротко, — начал гость, — то я из семьи богемских помещиков, однако на месте никогда еще не сидел: брожу по белу свету, предпочитая места, где пахнет порохом. Одним словом, я солдат, если хотите.
Правда, годы уже не те… Подумать только, ведь уже тридцать с лишком лет прошло с тех пор, как я служил корнетом у Валленштейна.
— Я бы не сказал, что годы повлияли на ваше фехтовальное искусство, — заметил Карфангер, — вы так лихо их отделали.
— М-да, — протянул фон Стурза, — на этот раз, пожалуй, даже чересчур лихо. Последний из четверых, которого стража еще успела взять живым, вскоре отправился вслед за своими приятелями.
Он с сожалением повел плечами и спросил:
— У вас, наверное, много врагов?
— Врагов? До вчерашнего дня я, не раздумывая, ответил бы на этот вопрос отрицательно.
— А сегодня? Или вы полагаете, что имели дело всего лишь с уличными грабителями?
— По-моему, в таких случаях грабители не осведомляются насчет имени своей жертвы.
Последние слова мужа слышала и Анна, вошедшая в комнату с подносом в руках и теперь пытавшаяся плечом прикрыть за собой дверь.
— Как, эти бандиты прежде спросили твое имя? — Дверь никак не закрывалась, Анна сделала еще одну попытку, так что стаканы на подносе зазвенели, а кувшин с вином угрожающе накренился. Венцель фон Стурза вскочил со своего места и осторожно взял у нее из рук поднос.
Карфангер уже успел сориентироваться в обстановке и, не моргнув глазом продолжал, глядя на жену:
— Нет, ты только представь себе их нахальство: один спрашивает, сколько, мол, у меня в кошельке талеров, а то, может, не стоит и утруждаться?
— Вот как! И ты предпочел схватиться с четырьмя висельниками и рисковать жизнью из-за пригоршни серебра? О жене и детях, которые могут остаться без кормильца, ты не подумал?
— Прости, Анна, — Карфангер постарался придать голосу нотки раскаяния, — ты права: чересчур легкомысленно было полагаться только на собственный клинок. В следующий раз лучше рискну подумать лишнюю минуту, прежде чем бездумно рисковать.
— Надеюсь, что до следующего раза ты не забудешь о своих словах. — Анна погрозила мужу пальцем и добавила, обращаясь к Венцелю фон Стурзе:
— Вы только посмотрите на него, господин фон Стурза, — ну, просто воплощение раскаяния, да и только! Надолго ли?
— Ну что вы, никогда не поверю, что ваш супруг способен на безрассудный поступок: до сих пор приходилось слышать о нем только самые лестные мнения. По-моему, весь Гамбург готов носить его на руках, а теперь, после этого подлого нападения, — и подавно. И еще скажу вам: клянусь честью! — немного я знаю людей, умеющих так обращаться со шпагой, как ваш супруг. Тысяча чертей! Для меня просто большая честь — помочь в беде такому бойцу!
— Ох, господин фон Стурза! — Анна прижала руки к сердцу, — если бы не вы — не миновать бы ему гибели.
— Это уж как пить дать, — отозвался Карфангер. — Знаете, господин фон Стурза, моя Анна — настоящая жена моряка, другой такой не сыскать. Не знаю, можете ли вы представить себе все ее переживания за время от расставания до встречи… Месяцы бесконечного ожидания, наполненные одной только неопределенностью. Море может разлучить и на годы.
Венцель фон Стурза молча взял свой бокал, низко склонился перед хрупкой Анной и, выпрямившись, одним глотком осушил его.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
На другой день около полудня Венцель фон Стурза опять пришел в дом Карфангера. Дети буквально повисли на нем с радостными криками — дядя Венцель на этот раз принес с собой лютню. Глава семьи уже встал с постели, только левая рука его еще висела на перевязи.
— Выходит, вы мастер звенеть не только клинком? — встретил он гостя шутливым вопросом.
— Насчет мастерства — это вы, пожалуй, преувеличиваете. Во всяком случае в том, что касается игры на лютне. Да и голос мой более похож на карканье ворона, чем на трели соловья. Впрочем, если вы не будете особо придирчиво оценивать мое скромное искусство, я с удовольствием спою что-нибудь, — но только после обеда. — Последние слова предназначались уже детям, которые готовы были отказаться от еды, лишь бы послушать дядю Венцеля.
После обеда фон Стурза исполнил свое обещание: взял в руки лютню, которую шутливо называл «арфой для бродяг», и спросил, глядя на Вейну и Иоханна:
— Так что же нам делать? Дядя Вендель не знает ни одной детской песенки. Может быть спеть вам песни, которые нынче поют в Германии птицы?
— Да-да, пожалуйста, спой! — тормошил его маленький Иоханн.
— Ну хорошо, тогда слушайте, как зазвенит струна про нынешние времена, про жестокую землю, где чужому горю не внемлют, — начал он с присказки. — На земле этой живет много разноголосых пташек, и каждая из них поет свою песенку, в которой остерегает людей от недобрых дел. Вот послушайте, что поет соловушка: