— Скажите-ка лучше, не будете ли вы слишком неуютно чувствовать себя в шторм на скользкой, уходящей из-под ног палубе корабля?
— Совсем недавно я прибыл сюда морем из Голландии, — отвечал фон Стурза, — и должен вам сказать, что Нептун не был к нам благосклонен, однако его буйство не произвело на меня особого впечатления.
— В таком случае — в добрый час, друг мой! — Карфангер положил руку на плечо своего спасителя. Его искренний душевный порыв растрогал старого рубаку чуть ли не до слез. Фон Стурза схватил лютню, казавшуюся игрушечной в его огромных ручищах, ударил по струнам и запел: Прощай, Богемия моя, зовет волна. Нашел я друга, сам того не ожидая. Печали чаша испита до дна. Прощай, Богемия родная! Далеко за полночь просидели они за столом, а когда Венцель фон Стурза собрался наконец уходить, Карфангер остановил его:
— Мой дом достаточно просторен, и для такого гостя в нем всегда найдется место. Я хочу, чтобы вы поселились у нас.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Вновь потянулись недели и месяцы нескончаемых споров на одну и ту же тему: что предпринять для безопасности гамбургского торгового флота?
Вновь и вновь держали совет то старейшины купеческих гильдий, то судовладельцы, то старейшины братства мореходов, то члены коллегий адмиралтейства. Все они слали своих делегатов в совет города, однако господа ратманы твердо стояли на своем: пусть каждый заботится о себе сам.
Опять разгорелись страсти вокруг необходимости постройки двух тяжелых фрегатов. Камнем преткновения по-прежнему оставались огромные расходы, связанные с этим предприятием. И вдруг, совершенно неожиданно как для сторонников, так и для противников этого замысла, Томас Утенхольт выдвинул новый аргумент.
Начал он с того, что абсолютно ничего не имеет против хороших военных кораблей с полусотней пушек на борту, предназначенных для охраны торговых караванов, однако следует хорошенько подумать об их принадлежности.
Не лучше ли будет передать их частным владельцам? Ведь как только выяснится, что город Гамбург держит в море тяжелые военные фрегаты, то непременно найдутся охотники втянуть его в какую-нибудь войну, что при нынешней тревожной обстановке не составило бы особого труда. Стоит лишь разок-другой наломать бока подвернувшимся каперам, и их правитель тут же поднимет крик: гамбургская республика участвует в войне!
Многие в совете восприняли эту уловку старого хитреца как откровение.
«Разве город не извлекал из своего нейтралитета до сих пор одну только выгоду?» — вопрошали одни. «В течение всех тридцати лет этой кровавой войны Гамбург только процветал, как никакой другой германский город», — вторили им другие. Третьи же патетически восклицали: «Гамбург стал крупнейшим центром мореходства во всей Европе, здесь можно купить все, что угодно — пушки и ядра, порох и свинец, паруса и снасти, рангоут и якоря и многое-многое другое. Что же теперь, ставить под угрозу эту сверхприбыльную коммерцию, нарушив нейтралитет? А что скажут датчане и шведы? До сих пор добрососедские отношения с ними гарантировали гамбургским судам беспрепятственное плавание по низовьям Эльбы — морским воротам города».
Наконец настал день, когда Дидерих Моллер объявил членам коллегии адмиралтейства решение совета, которое гласило: Гамбург будет и впредь должным образом соблюдать свой традиционный нейтралитет и не станет предпринимать никаких действий, угрожающих ему подрывом. А посему совет города считает необходимым приобрести один или два тяжелых фрегата и в то же время передать их в аренду кому-нибудь из гамбургских судовладельцев. Это предложение безоговорочно поддержали представители казначейства Лоренц Ворденхофф и Иост фон Ленгерке, а также Иоахим Анкельман из адмиралтейства. И капитан Клаус Кольбранд, с которым у Карфангера по-прежнему были наилучшие отношения, стал понемногу склоняться к этой же мысли. Но заметив, что Карфангер сразу помрачнел, он поспешил уточнить:
— Вовсе не обязательно, чтобы этим судовладельцем стал Томас Утенхольт. Конвойные корабли того же Герда Хармсена Бакера ни в чем не уступают утенхольтовым. Его тридцатичетырехпушечный «Суд царя Соломона» уже много лет охраняет наших китобоев в Гренландском море, и за все это время ни один из них не стал добычей морских разбойников. А ты сам? Ты ведь тоже судовладелец, а к тому же еще и капитан, каких поискать, — неужто не управишься с конвойным фрегатом?
Карфангер не ожидал такого поворота событий и поэтому не сразу нашелся что ответить Кольбранду. Разве для того он все эти годы выступал против частного конвоирования торговых судов, чтобы теперь принять это предложение? Разумеется, Клаус Кольбранд желает ему только добра, своим высказыванием он хотел лишь подчеркнуть свое высокое мнение о нем, Карфангере. Да и какая разница, каким фрегатом командовать — частным или принадлежащим городу? Да, он был бы подходящим капитаном для такого фрегата и постарался бы поставить дело так, чтобы держать ответ за свои действия перед одним только адмиралтейством. Но, с другой стороны, неужели Кольбранд не понимает, что льет прямо-таки потоки воды на мельницу старого Утенхольта? Все станут пальцами тыкать: глядите, вон идет капитан Карфангер, который проповедует, одно, а поступает совсем по-другому.
Да и не может он, наконец, поступиться собственными убеждениями в том, что касается власть предержащих: они и только они обязаны заботиться о благополучии граждан.
От волнения Карфангер не мог больше усидеть на месте. Он встал со стула и прошелся несколько раз из конца в конец залы заседаний совета, затем подошел к одному из высоких стрельчатых окон. Перед ним расстилалась панорама улиц и площадей города, заполненных спешащим людом. Оживленнее всего было на улицах, ведущих к Эльбе, к порту. Стоявшие там корабли вновь готовились к навигации, и Карфангеру на мгновение даже показалось, что он ощущает запах горячей смолы.
За его спиной оживленно перешептывались члены совета. Мысль о назначении Карфангера капитаном конвойного фрегата показалась всем просто превосходной. Да лучшего капитана и не найти! К тому же и время поджимает. Купцы и шкиперы уже надоели им своими бесконечными требованиями дать наконец надежную охрану торговым кораблям. Если толково подступиться, может быть и удастся уломать Берента Карфангера.
Последний прекрасно слышал все эти разговоры. Повернувшись к собравшимся, он заговорил:
— Начнем с того, милостивые государи, что от такого нейтралитета мало проку. Не спорю — до сих пор город извлекал из него одну только выгоду.
Но не забывайте — до недавнего времени империя была сильна, не то что теперь, когда после Мюнстера и Оснабрюка любой курфюрст или князь вправе сам решать, с кем заключить союз и против кого он будет направлен. Но тот, кто пытается угодить и тем, и другим, в конце концов оказывается жертвой обоих. И потому я хочу еще раз предостеречь от подобного нейтралитета, который, к тому же, не защитит город от нападения, если таковое произойдет, ибо никакой нейтралитет не заменит прочных укреплений.
— По-вашему, господин Карфангер, городские стены, рвы и бастионы Гамбурга недостаточно надежны? — Дидерих Моллер удивленно вскинул брови.
— Отчего же, с суши Гамбург укреплен неплохо, — возразил Карфангер, — о городские бастионы обломает себе зубы любое войско. Ну, а на море, господин Моллер? Там все выглядит иначе, там каждый может делать с нами, что ему заблагорассудится, ибо на море Гамбург не держит никакой военной силы. И частный конвой ее тоже не заменит, как бы вам этого ни хотелось.
Поэтому не тратьте понапрасну слов — я никогда не соглашусь стать владельцем таких военных кораблей.
Дидерих Моллер все же предпринял еще одну попытку уговорить Карфангера; его поддержали несколько членов конвойной коллегии. Пусть капитана Карфангера не смущает стоимость постройки новых или переделки старых кораблей, говорили они, для такого человека всегда найдутся крупные, кредиты с небольшими процентами. Более же всего они напирали на ту репутацию, которой он пользовался в испанских и португальских торговых конторах. Имя Карфангера уже само по себе могло служить залогом надежности торгового партнера, и это непременно вернуло бы Гамбургу утраченное доверие купцов с Пиренейского полуострова.