— О-го-го! Они повернули! Господи Иисусе, спаси нас и помилуй!
В то же мгновение на его глазах с топа грот-мачты исчез нидерландский флаг и вместо него на ветру заполоскался алжирский.
— Пираты!! Морские разбойники! Они выкинули зеленый флаг!
Карфангер, уже совещавшийся с боцманом и штурманом, обернулся на истошный вопль матроса — марсовый не ошибся. Теперь оставалось только действовать, и действовать быстро и решительно. Карфангер приказал свистать всех наверх и тотчас принялся отдавать распоряжения к предстоящему бою.
Пока оставалась хоть малейшая возможность уйти или отбиться от пиратов, он и не помышлял о капитуляции. Прежде всего он приказал спустить на воду большую шлюпку, взяв ее на буксир: тем самым на орудийной палубе освобождалось место для канониров, уже суетившихся вокруг пушек. Так поступали капитаны всех военных кораблей. Тем временем боцман следил за тем, как сковывают кусками толстой цепи попарно ядра и заряжают ими пушки, в том числе и обе двадцатичетырехфунтовые на корме. Матросам было приказано держаться наготове и убрать лисели, как только прозвучит приказ капитана. Затем Карфангер обратился к своим людям, стараясь придать голосу как можно больше спокойствия и проникновенности:
— Теперь наша судьба в руках Божьих: одному ему известно, удастся ли нам отстоять нашу жизнь и свободу. Помните, что Господь не вознаграждает трусов и нерадивых. Я же требую, чтобы приказы мои исполнялись в точности и без малейшего промедления. В противном случае не миновать кары Всевышнего всем нам, а растяпам — в первую очередь. С Богом, братья?
— С Богом, капитан! — откликнулось несколько голосов; многие забормотали уже «Отче наш», и Карфангер хотел было поторопить их, но передумал и обернулся к Яну Янсену.
— Штурман, становитесь сами за штурвал и внимательно следите за моими приказаниями.
Карфангер не спускал глаз с пиратского корабля, который шел в кильватере «Мерсвина» на расстоянии в несколько кабельтовых. В том, что он настигнет гамбуржцев, сомневаться не приходилось, это был лишь вопрос времени, каждая минута которого становилась для «Мерсвина» дороже золота, ибо пушки все еще не были заряжены. Прошло не менее часа, прежде чем боцман поднялся на полуют и доложил, что все готово.
— Хорошо, Петерсен, — по обыкновению сдержанно отозвался Карфангер. — А теперь слушайте меня внимательно. Мы будем постоянно держать такой курс, чтобы преследователи оставались у нас в кильватере. Если они задумают обойти нас слева, мы отвернем вправо, если справа — отвернем влево.
Таким образом, им, чтобы не отстать, придется повторять наши маневры.
Боцман, вы лично примете команду над обеими кормовыми пушками, и если вам не удастся с одного залпа срубить алжирцу фок-мачту — лучше сразу прыгайте за борт!
— Неужто вы полагаете, капитан, что они подойдут так близко? — засомневался боцман. — Будь я ихним капитаном, ни за что не полез бы под дула кормовых пушек кого бы то ни было.
— Не беспокойтесь, боцман, на этот счет у меня имеются кое-какие соображения, — и Карфангер подозвал к себе такелажного мастера Хинриха Моллера. Когда тот подошел, он изложил обоим суть своего замысла: для начала убрать лисели, чтобы легче было маневрировать, а когда пираты подойдут кабельтова на два-три, моментально убрать марсели, так чтобы «Мерсвин» резко потерял ход.
— Гром и дьяволы! — вскричал при этих словах боцман. — Вот уж чего они никак не ожидают. Ты, Хинрих, поддай там жару своим ребятам, чтоб поживее поворачивались, не то эти молодцы за кормой раскусят наш замысел, а я уж позабочусь о фейерверке.
Убедившись, что такелажный мастер тоже понял его намерения, Карфангер приказал убрать лисели. Тотчас десятка полтора матросов, с кошачьей ловкостью перебирая руками и ногами выбленки, вскарабкались по вантам на марса-рей, добрались до ноков и мигом свернули дополнительные паруса.
«Мерсвин» замедлил свой бег по волнам. Карфангер не спускал глаз с пиратского корабля, приближавшегося с каждой минутой, чтобы своевременно распознать каждый его маневр и не опоздать с ответным. Он знал, с кем имеет дело: североафриканские рейсы — так турки и арабы называли своих пиратских капитанов — не зря слыли опытными мореходами.
Тем временем боцман Петерсен и два лучших канонира-наводчика вновь и вновь проверяли заряды пушек, и тщательнее всего — обеих кормовых.
— Пушку левого борта наведите чуть повыше, — наставлял боцман канониров, — чтобы уж наверняка перерубить им фока-рей. И помните, ребята, не сделаете это с первого залпа — можете становиться на последнюю молитву, ибо на второй залп у нас времени не будет.
В этом боцман был абсолютно прав, поскольку канониры, способные за час произвести три выстрела из одной и той же пушки, попадались не чаще, чем серебряные талеры в нищенской суме. Большинству из них требовалось на перезарядку пушки не менее получаса. Пристроившись сбоку от неуклюжего баллера руля, Петерсен высматривал через полукруглый гельмпорт пиратский корабль, по-прежнему державшийся в кильватере, но еще не приблизившийся на расстояние пушечного выстрела. «Не приведи Господь, — подумал он, — ежели рейсу взбредет в голову прямо сейчас отвернуть вправо или влево, тогда все расчеты капитана пойдут прахом».
Как раз в этот момент Карфангер отдал приказ взять марсели не гитовы, и «Мерсвин» почти задрейфовал. Алжирцы не ожидали такого маневра, и их корабль на всех парусах мчался прямо на корму гамбургского судна, где боцман Петерсен пытался поймать момент для залпа: судно то взлетало на гребнях волн, то вновь проваливалось. Вдруг за его спиной появился юнга Хейн Ольсен.
— Боцман, капитан велел передать: приготовьтесь, убираем всю парусину!
Петерсен, не оборачиваясь, махнул рукой в знак того, что услышал юнгу, продолжая безотрывно следить за пиратским кораблем. Подле обеих кормовых пушек уже стояли канониры с дымящимися фитилями в руках.
Такелаж алжирца заслонял почти полнеба. Боцман, чувствуя, как струйки пота текут у него между лопаток, прижал к груди стиснутые кулаки, выждал еще какое-то мгновение — и, разом выбросив руки в стороны, рявкнул:
— Пли!!
В ту же секунду ему заложило уши от грохота; обе пушки, разрядившись, дернулись на канатах, которыми были принайтовлены к гакаборту; содрогание прокатилось по корпусу корабля, клубы дыма заволокли все вокруг, и на несколько мгновений воцарилась тишина.
Но Клаус Петерсен не стал ждать, пока дым рассеется, а снова погнал канониров к пушкам. Зашипели мокрые тряпки, навернутые на банники, которыми пушкари прочищали горячие стволы орудий от пороховой гари — и тут эти звуки заглушили радостные крики палубной команды. Боцман кинулся к гельмпорту: на том месте, где у алжирца только что возвышалась фок-мачта, из дикой неразберихи исковерканного такелажа, обломков стеньги и реев, из рваной парусины торчал лишь куцый обрубок.
— Хо-хо, сынки! — вскричал боцман, готовый пуститься в пляс от радости. — За такую работу с меня причитается, будет вам в Кадисе добрая выпивка!
Однако торжествовать победу было еще рано, и боцман вновь принялся торопить канониров; впрочем, они и без того чуть ли не летали на крыльях. Карфангер же своим энергичным голосом отдал команду брасопить реи и ставить все паруса, кроме лиселей, отвел «Мерсвин» на добрую милю к югу и, оказавшись вне пределов досягаемости пушек пиратов, положил судно в Дрейф.
Сквозь скрип реев со стороны алжирца доносились дикие крики и проклятья пиратов, лихорадочно суетившихся вокруг бесформенной груды из остатков такелажа и пытавшихся поставить запасную фок-мачту.
— Что вы задумали, капитан? — встревоженно спросил штурман.
— Хочу раз и навсегда отвадить их от дурной привычки нападать на мирные торговые суда, — промолвил в ответ Карфангер.
Ян Янсен от изумления потерял дар речи. Сам он был не из робкого десятка и не раз сумел доказать это, однако замысел капитана показался ему чересчур легкомысленным и безрассудным.
— Прошу на меня не сердиться, капитан, но я хотел бы заметить, — осторожно начал Янсен, — что мы, против ожидания, необыкновенно удачно выбрались из переделки. Замахиваться на большее — значит без нужды искушать судьбу. Подумайте, ведь даже у самого искусного ткача нить нет-нет да и рвется, а то, что приносит прилив, с такой же легкостью уносится отливом.