И, наконец, наступил, совершенно неожиданно, тот день.
Утро прошло как обычно. Подъём, завтрак, обыск, путь в мастерскую, обыск, запуск…
— Что сегодня? — спросил Чалый, когда за ними захлопнулась дверь.
Он пожал плечами.
— Занимаемся теорией.
Парни стали доставать учебники и тетради, Зима включил радио.
— Седой, кофе поставить?
— Потом.
— Ну да, только-только полопали.
— А мне, может, для мозгов нужно.
— Меньше с девками барахтайся, от этого мозги трясутся.
— У него трястись нечему.
— Ага, он другим трясёт.
— А у тебя…
— Цыц, — прервал он сквозь смех их перепалку, — надзиратель услышит.
Зима доделывал свой чертеж, Гиря читал хрестоматию по литературе, Чеграш взял химию, Чалый…
— Чалый, историю ты мне вчера не ответил.
Чалый, вздохнув, отложил алгебру за выпускной класс и взял учебник истории.
— Седой, да на хрена нам, когда и с кем голозадые воевали?
Он улыбнулся.
— Читай, знания лишними не бывают.
И только утихомирились, и втянулись в работу, а сам он взялся перечитать биологию — совсем перезабыл всё, а парням для кругозора нужно обязательно — как надзиратель загремел замком. Особо прятаться не нужно: всё же им велели «заниматься теорией», но Зима сразу метнулся выключить радио, а он встал и шагнул к двери, чтобы, как и положено Старшему, встретить вошедшего и, если надо, заслонить парней. Но никто не вошёл, а надзиратель рявкнул им.
— На выход, волосатики. Живо!
Зачем? Почему? Вопросов задавать не полагается, они и не задавали. А молча, оставив всё как есть, вышли в коридор и встали на обыск. Их обыскали, закрыли и опечатали дверь их мастерской. И последовал новый приказ.
— Руки за спину! Вперёд марш!
Впервые они шли по коридору в рабочее время. И удивлённые лица встречных и выглядывающих из открытых дверей людей сказали ему, что те, свободные, и не подозревали о работающих рядом с ними рабах. Их провели к ведущей в рабскую казарму лестнице.
— Вниз, волосатики. Бегом!
Бегом так бегом, но спешить нечего, тем более что гул чугунных ступенек под подошвами грубых рабских ботинок забивает голоса.
— Седой, не на торги нас? — встревожено спросил Чалый.
— Тады бы в казарме оставили, — возразил Зима.
— А ну как… — Чеграш не договорил, видно, пришедшая ему в голову мысль показалась слишком страшной.
Внизу, в холле, их уже ждал надзиратель и, не слушая доклада, дубинкой показал им на дверь во двор. Это что ещё за новости?! Раз в декаду им давали выходной. Работали до обеда, потом обед, выдача фишек и сигарет и до ужина свободный выход во двор. Для работающих в цехах и мастерских — единственная возможность увидеть небо и подышать свежим, насколько он свеж среди заводских корпусов, воздухом, а заодно размяться, побегать, потолкаться и даже, если надзиратель попадётся хороший, погорланить и поиграть. Но сейчас, с утра и всего через два дня после выходного… Или и впрямь их сейчас посадят в машину и на торги, и вот она, вся цена обещания Конструктора, что их больше продавать не будут.
Их и в самом деле ждала машина. Но не «серый коршун», а маленький автобус, который в дни его молодости называли «рафиком» по названию выпускавшей их и давным-давно разорившейся фирмы. Но переоборудованный: окна затемнены, салон отделён от водителя глухой перегородкой, а дверь снабжена дополнительным внешним запором. Это была первая странность. Вторая — им не надели наручников. А третья — стекло оказалось с зеркальной тонировкой! Их загнали в машину, закрыли за ними дверцу и повезли. Но они видели — куда! Кто сел рядом с водителем, они не видели: переборка была глухая металлическая. Парни наскоро её ощупали в поисках мембраны, ничего не нашли, но рисковать не стали и молчали всю дорогу вмёртвую. Да и не до разговоров им было: ведь за окнами такое… Парни впервые в жизни, а он впервые за столько рабских лет могли сидеть у окон, смотреть и видеть… городские кварталы, ограду какого-то парка, едущие рядом, обгоняющие их и отстающие машины… Седой почувствовал, как на глаза набегают слёзы, и сердито смахнул их. Тут такая возможность, а он плакать вздумал. Парни азартно толкали друг друга, молча тыкая пальцами в самое, на их взгляд, интересное. Кивком он согласился с ними, что обсудят увиденное потом.