– Глупые у тебя страхи, – окончательно смягчился Кирилл. – Ну, хорошо, давай распишемся тихонько.
– А подвенечное платье? А фата? Я в первый раз выхожу замуж, надеюсь, и единственный, для меня это огромное событие, этот день должен стать особенным и торжественным.
– Ну, тебе решать. Фата и платье – только в конце августа. Да и то рано – положено полгода выдерживать этот чертов траур.
– Ладно, – томно вздохнула Тамара. – Согласна на тайный брак без фаты. Ну, хоть кто-нибудь будет у нас на регистрации?
– Только самые близкие. Но заявление подадим после сорока дней, я суеверный.
Наконец-то она одержала победу, трудную, вымученную тремя годами усилий! Тамара может перестать бояться, что однажды Кирилл исчезнет навсегда, а нового кандидата в мужья не так-то просто найти в двадцать девять лет девушке без приданого!
Поздно ночью, в начале первого, Марианна вышла из своей комнаты, решив немного подышать воздухом перед сном – ей не спалось. На всякий случай она заглянула в детскую: Степа может устроить такое – мало не покажется. Как-то зимой мальчик именно ночью надумал проверить огнетушители, залил пеной всю кухню, испугался и поднял крик. Разумеется, досталось Марианне, хорошо, хоть сейчас не крепостное право, иначе гувернантку жестоко высекли бы на конюшне кнутом. В детской, к ее радости, все спали в своих кроватках.
Во дворе Марианна устроилась в плетеном кресле-качалке, укрывшись пледом. Она подремывала, когда услышала над своей головой причмокивания: видимо, на балкончике целовались. Но кто? Кирилл уехал, значит…
– Пусти, – сдавленным голосом, – так говорят, когда преодолевают некое препятствие или оказывают сопротивление, – произнесла Полина.
– Теперь-то тебе что мешает?
Марианна узнала Антона. По их интонациям она сообразила, что именно происходит на балкончике. Конечно, он обнимает и целует Полину, конечно, он хочет близости, а она противится и права: сегодня не самый подходящий день для любви – сорок дней исполнилось со дня смерти Нонны, поминки прошли в кафе. Марианна не дышала, ведь если они заметят, что она притаилась внизу, подумают о ней скверно, а злить теперешнюю хозяйку дома в ее планы не входило. Тем временем Полина явно вырвалась из рук Антона, что определилось по ее прерывистому дыханию и звуку шагов к краю балкона.
– Она мне мешает, – сказала Полина. – Мне чудится, она везде! Притаилась за занавеской, стоит за шкафом, спряталась под лестницей…
– Полина, ты взрослый человек или ребенок?
– Не подходи ко мне, – протянула она.
О, слова… Неважно, что слетает с губ, важно, что стоит за словами. Марианна, не видя их, живо представила, как Полина сказала, вернее, как она выглядела при этом: лицо у нее наверняка страдающее и пылающее, в глазах – призыв, и вся она, до кончиков волос, наполнена противоположными желаниями. Кто же услышит слова, кто выполнит просьбу не подходить? Само собой, Антон через несколько секунд вновь обнимал Полину, шепча:
– Нет ее, нет. Все кончилось! Полина, эта змея нам больше не помешает.
И шепот, и вздохи… Они ушли в комнату. Страсть – штука сильная, но проходит быстро. Марианна по себе это знала.
Внезапно она выпрямилась в кресле, замерла, потом медленно повернула голову вправо. Как интересно устроен человек: внутренняя аварийная система просигналила раньше, чем она успела подумать об угрозе. Да, так: еще не подумала, еще не увидела, а почувствовала, получив некий бессознательный толчок в грудь. Огнем обдало все тело, так же быстро он схлынул, но пульс забился с невероятной частотой, словно в Марианне зажило своею жизнью некое существо. Это испуг всего-навсего, примитивный страх перед неизвестностью, когда человек ощущает, что кто-то находится совсем рядом, но этот «кто-то» старается остаться незамеченным.
Марианна повернула голову, ее глаза не сразу рассмотрели за углом смутную фигуру. Значит, там притаился человек. Чего он хочет?
– Кто здесь? – глухо выговорила Марианна.
– Я.
Силуэт отделился от стены, начал приближаться, Марианна не узнала голос, привстала:
– Кто – ты?
– Да я, я. Чего ты испугалась?
– О боже, Шурик! – Марианна упала обратно в кресло, потерла лоб пальцами – его усеяли капли пота. – Ну и напугал же ты меня! Ночь, тишина, никого поблизости – и вдруг… Я уж думала, призрак утопленницы сюда пожаловал. Так до инфаркта можно довести человека.
– Извини, я не хотел. Я в призраков не верю.
Он сел в соседнее кресло. Теперь Марианна убедилась, что это Шурик, а не покойная хозяйка, и за схлынувшим страхом пришло недоумение.
– Что ты здесь делаешь в такой час?
– Я работал, стол у окна стоит, а окно моей комнаты на ваш двор выходит. Смотрю – кто-то бродит у дома. Я подумал, чужой забрался, ну, вор… Тихонько перелез через ограду… хотел вора сцапать. Не сцапал, потому что увидел – это ты в кресле сидишь.
– Какой у нас храбрый сосед! И давно ты?..
– Знаю, о чем ты хочешь спросить. Да, я все видел и слышал. Я в печали.
– Шурик, ты серьезно? – изумилась Марианна. – Считаешь, Полина должна была тебя предпочесть Антону?
И она тоже думает, что он влюблен в Полину! Впрочем, это неплохо, отличное оправдание его частым визитам в этот дом.
– Я что, урод? – вздернул подбородок Шурик. – Или недостоин?
Он сказал это с большим чувством собственного достоинства, чисто по-мужски, но вызвал лишь смех, который Марианна старательно скрыла.
– Да нет, я не в том смысле. Видишь ли, Шурик, ты немного не подходишь Полине… э… по возрасту.
– А, помню: я маленький!
– Не обижайся, ты замечательный парень, не похож на все эти «золотые слитки» золотых родителей, но такова жизнь. Неужели в университете нет красивых девочек?
– Есть, – вяло махнул рукой Шурик. – Одни дуры.
Марианна снова рассмеялась и сменила тему:
– Да, а как твоя курсовая? Закончил трактат?
– Нет. У меня есть время, это курсовая будущего года.
Опять солгал – и даже не покраснел, хотя в темноте цвет лица увидеть никому не дано, если бы и покраснел, Марианна не заметила бы. От своей идеи он не отказался, просто его следствие все тащится, как пьяная черепаха, ведь с ним никто не откровенничал, и Шурик обдумывал дальнейшие способы добычи информации. При всем при том он не отказывался от возможности подсмотреть за обитателями дома, подслушать их разговоры – чего не сделаешь ради истины.
– Жаркое начало лета в этом году, – зевнула Марианна. – Шурик!..
А произнесла она его имя как-то очень уж странно, словно увидела нечто ужасное. Он повернул к ней голову:
– Что?
Марианна сказала шепотом:
– Посмотри на ограду… Прямо перед собой смотри, направо от ворот. Видишь? Там кто-то стоит или мне мерещится?
Обзор закрывали кусты роз. Шурик, держась за подлокотники, приподнялся, от напряжения прищурился и подтвердил:
– Не мерещится. Стоит. По-моему, это человек. И смотрит на нас.
Судя по тому, что человек держался за прутья – руки, согнутые в локтях, хорошо были видны, – да, он смотрел на двух полуночников. А может, на дом, во всяком случае, Шурику с Марианной показалось, что он изучает их, хотя вряд ли можно разглядеть ночью, кто сидит в креслах. В этой фигуре было нечто противоестественное и пугающее, вероятно, сам факт того, что она стояла ночью у ограды без малейшего движения, делал ее фатальной, а фатальность в наше время – ненормальное явление, оттого пугающее.
– Кто это?! – прошептала Марианна.