Одежда, речь и жестикуляция многих иммигрантов из жалких деревушек на востоке выглядели непривычно для венцев и вызывали неодобрение – все это было слишком экзотическим, чтобы признать его знакомым, и в то же время недостаточно экзотическим, чтобы казаться милым и очаровательным. В город приезжали уличные торговцы и мелкие лавочники, но их сыновья выбирали профессии, уязвимые для яростной критики и откровенной клеветы, – банковское дело, оптовую торговлю или журналистику. К 80-м годам XIX столетия как минимум половина всех венских репортеров, врачей и адвокатов были евреями. В гимназии Фрейд, раздумывая над тем, какую карьеру выбрать, юриста или доктора, шел по проторенной дороге. Именно так поступали многие молодые евреи из Вены. Демонстрируя общеизвестную тягу к знаниям, они наводнили венские учебные заведения, и, поскольку еврейское население было сосредоточено в определенных районах города, в нескольких школах многие классы стали похожи на разросшиеся семейные кланы. За восемь лет пребывания Фрейда в гимназии, с 1865-го по 1873-й, число евреев в ней увеличилось с 68 до 300, или с 44 до 73 процентов всех учащихся.
Чувствуя себя словно в осаде из-за растущего присутствия евреев, австрийские христиане выражали свое беспокойство в юмористических журналах, частных клубах и на политических митингах. Они нервно шутили, призывали к ассимиляции непрошеных «чужаков» или, по крайней мере некоторые, яростно выступали за их высылку. В 1857 году, когда Фрейду был один год, в Вене, согласно переписи, жили немногим более 6000 евреев, что составляло чуть больше 2 процентов населения города. Десять лет спустя благодаря смягчению норм законодательства и растущим экономическим возможностям евреи прибывали в город огромными волнами – теперь их стало 40000, или 6 процентов жителей. В 1872 году Якоб Буркхардт, знаменитый швейцарский историк культуры, стоявший у истоков культурологии как самостоятельной дисциплины, знаток эпохи Возрождения, презиравший суету и нервозность современной ему цивилизации и считавший евреев ее главным воплощением, во время одного из своих посещений Вены сделал мрачное заключение – городом правят именно они. Буркхардт с явным одобрением отметил «растущую антипатию к всемогущим евреям и их насквозь продажной прессе». Однако «вторжение» еще не закончилось… К 1880 году, когда число евреев в Вене превысило 72000, каждый десятый житель города был евреем. Приехав сюда еще раз в 1884-м, Буркхардт нашел Вену полностью «объевреенной» – verjudet. Во времена Фрейда этот оскорбительный термин приобрел угрожающую популярность. Совершенно очевидно, что он выражал широко распространенную точку зрения.
Таким образом, XIX век, ставший эпохой освобождения евреев всей Европы, оказался интерлюдией между старым и новым антисемитизмом. Еврей – высокомерный, провозгласивший себя богоизбранным и наряду с этим один из тех, кто распял Христа, – превратился в беспринципного спекулянта и испорченного космополита. Совершенно естественно, что дети подражали родителям, и антисемитские разговоры из публичной демагогии и семейных предрассудков перешли в ежедневную травлю в школе. В старших классах гимназии Фрейд также стал понимать все значение своего происхождения от семитской расы. По мере того как антисемитские течения среди товарищей заставили его занять «определенную позицию», Сигизмунд все больше идентифицировал себя с героем своей юности, семитом Ганнибалом.
В то же время открывшиеся возможности манили освобожденных австрийских евреев в другие сферы, не связанные с финансовой выгодой или карьерой. Евреи играли заметную роль в культурной жизни Вены – как творцы и как посредники. Среди них были издатели, редакторы, владельцы галерей, театральные и музыкальные антрепренеры, поэты, писатели, дирижеры, музыканты-виртуозы, живописцы, ученые, философы и историки[17]. Такие имена, как Артур Шницлер, Карл Краус, Густав Малер, дают лишь слабое представление о числе и разнообразии талантов. Евреи делали карьеру в администрации и армии дуалистической монархии – в основном после перехода в христианство, однако некоторые достигали высоких должностей, не принимая крещение. Некоторым еврейским семьям было пожаловано дворянство – как признание богатства или заслуг перед государством, – и при этом они не отрицали свое происхождение, не говоря уж об отречении.
Писатель и драматург Артур Шницлер, крупнейший представитель венского импрессионизма, который был на шесть лет младше Фрейда, так описывал эту двусмысленную ситуацию в автобиографии: «В те дни – в конце периода расцвета либерализма – антисемитизм существовал, как это было всегда, в виде чувства в многочисленных склонных к нему сердцах и как идея с широкими возможностями развития, но не играл значительной роли в политической или общественной жизни». Этот термин еще не был изобретен, и тех, кто не любил евреев, насмешливо называли пожирателями евреев – Juden-fresser. В своем окружении Шницлер нашел лишь одного такого – его все не любили за щегольство, снобизм и глупость. Шницлер считал, что антисемитизм той эпохи считался чем-то неприличным и не был опасен. Тем не менее он вызывал тревогу и чувство горечи. Но со временем ненависть к евреям становилась все более открытой и опасной. Другой образованный житель Вены той эпохи, доктор Валентин Поллак, родившийся в 1871 году, вспоминал: «В моей ранней юности это была всего лишь глухая ненависть. Она отвергалась приличным обществом, но мы остро ее чувствовали и были вынуждены остерегаться жестоких засад хулиганствующих подростков». Австрийские евреи надеялись, что все изменится к лучшему, и до конца 90-х годов XIX столетия, когда расистский антисемитизм развернулся в полную силу, оптимизм побеждал все мрачные предчувствия. Это были времена, когда еврейские школьники, и в их числе Сигизмунд Фрейд, видели в своих мечтах генеральский мундир, профессорскую мантию, министерский портфель или скальпель хирурга.
17
Вспоминая о своем пребывании в Вене в конце века, немецкий писатель еврейского происхождения Якоб Вассерман подчеркивал, что, в отличие от Германии, «почти все люди, с которыми у меня возникал интеллектуальный или душевный контакт, были евреями… Вскоре я понял, что во всей общественной жизни доминировали евреи. Банки, пресса, театр, литература, общественные функции – все находилось в руках евреев. Поскольку австрийская аристократия не проявляла интереса к подобным занятиям, они оставались немногим нонконформистам – и евреям». (См.: