Это будущее приближалось. Шарко стал для Фрейда еще одним Брюкке, интеллектуальным отцом, на которого он мог равняться и которому старался подражать. Даже после того, как Фрейд поставил под сомнение некоторые аспекты учения Шарко, он продолжал отдавать ему дань уважения: не только перевел его лекции на немецкий язык, но и пропагандировал идеи французского психиатра, основателя нового учения о психогенной природе истерии, при каждом удобном случае ссылаясь на него как на непререкаемый авторитет. Фрейд приобрел гравюру, выполненную по картине Андре Бруйе «Лекция доктора Шарко в больнице Сальпетриер», на которой мэтр демонстрирует пораженной публике женщину в истерическом припадке. Впоследствии, переехав на Берггассе, 19, Фрейд с гордостью повесил ее в своем кабинете для консультаций над застекленной витриной, заставленной небольшими античными скульптурами. Более того, в 1889 году Фрейд назвал своего сына в честь Шарко Жаном Мартином. Мэтр вежливо поблагодарил, прислав «все мои поздравления»[35]. После смерти Шарко в 1893 году Фрейд написал для Wiener Medizinische Wochenschrift трогательный некролог, в котором не говорит о себе, но который можно поставить в один ряд с его автобиографическими произведениями как косвенную характеристику его собственного научного стиля.
Но все это будет позже, а весной 1886 года перспективы Фрейда выглядели еще более туманными, чем прежде. Вернувшись в Вену, он осознал, что проведенные во Франции месяцы были не просто отпуском, а ознаменовали окончание определенного периода в его жизни. Фрейд уволился из больницы, и в Пасхальное воскресенье, 25 апреля, в утреннем выпуске газеты Neue Freie Presse в разделе городских новостей появилась маленькая заметка: «Герр доктор Зигмунд Фрейд, доцент кафедры нервных болезней университета, вернулся из учебной поездки в Париж и Берлин и дает консультации по адресу I [район], Ратхаусштрассе, 7, с 1 до 2:30». Брейер и Нотнагель присылали к нему пациентов, причем в некоторых случаях оговаривалось, что услуга платная, и, хотя Фрейд продолжал свои исследования в новой анатомической лаборатории Мейнерта, его главной заботой стал достойный заработок. Он не питал особых надежд выиграть «битву за Вену» и подумывал об эмиграции. Однако настойчивость победила; часть пациентов, которых он лечил от нервных болезней, вызвала у него научный интерес, тогда как другие случаи, более скучные, приносили вознаграждение в виде оплаченных счетов. Фрейд очень страдал от безденежья и впоследствии признавался, что бывали периоды, когда он не мог позволить себе взять фиакр, чтобы навестить пациентов.
В те редкие периоды, когда его доход казался достаточным, чтобы приблизить свадьбу, Фрейд переживал приступы эйфории. Дело осложнялось тем, что ему пришлось противостоять коллегам. Его энтузиазм по поводу французских инноваций лишь усилил скептицизм, возникший из-за того, что Фрейд выступал в защиту кокаина. Его доклад о мужской истерии осенью 1886 года перед членами Венского медицинского общества и предположения о психологической этиологии заболевания встретили неоднозначный прием. Один старый хирург, о котором Фрейд будет помнить всю жизнь, возразил привезенному из Парижа тезису, что мужчины не могут быть подвержены истерии. Знает ли он, что слово «истерия» произошло от древнегреческого ὑστέρα – матка? Как же мужчина может страдать истерией? Другие врачи высказывались более уважительно, но Фрейд с его повышенной чувствительностью воспринял отношение коллег как явное и упорное неприятие. Теперь он оказался в оппозиции медицинскому истеблишменту. Даже Мейнерт, который долго был его самым активным сторонником, решил порвать с ним.
35
Записка Шарко краткая и наполнена аллюзиями: он выражает надежду, что имена евангелиста и благородного центуриона, которые носит сын Фрейда, принесут ему удачу. Шарко явно надеялся, что Фрейд поймет его намек на евангелиста Иоанна и на языческого рыцаря Мартина, который отдал нищему свой плащ и впоследствии стал христианским святым.