Брейер также не отрицает влияние сексуальных конфликтов на страдания невротиков. Однако Анна О., со всей привлекательностью своей молодости, милой беспомощностью и самим именем, – Берта, – по всей видимости, пробудила в Брейере все дремавшие эдиповы желания в отношении собственной матери, которую тоже звали Бертой и которая умерла совсем молодой – Йозефу было всего три года. В середине 90-х годов были моменты, когда Брейер объявлял себя сторонником сексуальных теорий Фрейда, но затем его снова одолевали сомнения, его «демон Но». В конце концов он отступил на более консервативные позиции. «Не так давно, – писал Фрейд Флиссу в 1895 году, – Брейер произнес обо мне длинную речь». Эта речь была адресована Венскому обществу врачей, и в ней Брейер назвал себя новообращенным сторонником сексуальной этиологии неврозов. «Когда же я лично поблагодарил его, он разрушил мою радость, сказав: «Я все равно в это не верю». Отречение озадачило Фрейда. «Ты это понимаешь? Я – нет». Пятью годами позже почти в таком же недоумении Фрейд рассказывал Флиссу о пациентке, которую направил к нему Брейер и с которой в процессе психоанализа после нескольких серьезных разочарований его ждал удивительный успех. Когда она призналась в «необыкновенном улучшении» своего состояния Брейеру, тот хлопнул в ладоши и принялся взволнованно повторять: «Значит, в конечном счете он прав». Но Фрейд не был склонен радоваться этому запоздалому признанию, даже несмотря на то, что Брейер явно продемонстрировал веру в его метод, направив ему трудную пациентку. Он считал это «поклонением успеху». К тому времени Фрейд забыл об услугах, оказанных ему старым другом, и Брейера уже ничто не могло реабилитировать в его глазах. Более справедливую оценку Брейеру Фрейд смог дать лишь после того, как погрузился в самоанализ, когда утихли эмоциональные бури, а дружба с Флиссом начала ослабевать. «Долгое время я не презирал его, – говорил он Вильгельму в 1901 году. – Я чувствовал его силу». Показательно, что теперь, после нескольких лет самоанализа, Фрейд был готов к этому открытию. Однако, несмотря на всю свою силу, Брейер относился к случаю Анны О. как к чрезмерно ответственному и явно неприятному. «В то время я поклялся, – вспоминал он, – что больше не решусь на такое суровое испытание». Этот эпизод Брейер никогда не забудет, хотя никакой выгоды он ему не принес. Когда биограф Фрейда Фриц Виттельс написал, что со временем Брейер сумел избавиться от воспоминаний об Анне О., Фрейд оставил на полях книги едкое замечание: «Вздор!» Процесс психоанализа – это борьба с сопротивлениями, и неприятие Брейером глубинных, шокирующих истин, которые может открыть данный процесс, служит наглядным примером такого поведения. Флисс, необходимый друг Фрейда, оказался более восприимчивым.
Больные истерией, проекты и трудности
Фрейду приходилось бороться со своим сопротивлением, преодолевать его, но, судя по историям болезни, включенным в «Исследование истерии», он кое-чему научился у своих пациентов. Зигмунд Фрейд был усердным учеником, обладающим высокой степенью самосознания: в 1897 году в письме Флиссу он назвал пациентку, фрау Цецилию М., своей наставницей – Lehrmeisterin. Вне всяких сомнений, Цецилия М. – в действительности баронесса Анна фон Лейбен – была одной из самых интересных из его первых пациентов, и Фрейд, по всей видимости, уделял ей много времени. Он называл Цецилию М. своим «главным клиентом», своей «примадонной». Богатая, умная, образованная, эмоциональная, принадлежащая к большому клану видных еврейских семейств Австрии, с которыми Фрейд близко сошелся, она много лет страдала от множества необычных и ставящих врачей в тупик симптомов – галлюцинаций, спазмов и странной особенности трансформировать обиды или критику в сильнейшую лицевую невралгию, в буквальном смысле «пощечины». Фрейд направил ее к Шарко и в 1889 году взял с собой в Нант, на стажировку к гипнотизеру Бернхейму. За много лет Цецилия М. многому его научила – относительно значения симптомов и методов лечения. «Наставниками» Фрейда были и другие его пациенты, страдающие истерией. Много лет спустя он будет с явным пренебрежением вспоминать о своих первых опытах психоанализа. «Я знаю, – писал Фрейд в 1924 году, вспоминая случай фрау Эмми фон Н., – что ныне ни один аналитик не сможет удержаться от сочувственной улыбки при чтении этой истории болезни». Это было слишком неделикатно и абсолютно анахронично. С точки зрения окончательно сформировавшейся техники психоанализа лечение, предлагавшееся Фрейдом Эмми фон Н. и другим пациентам, вне всяких сомнений, выглядело примитивным. Однако значение этих объектов для истории психоанализа определяется их способностью продемонстрировать Фрейду самые важные основополагающие принципы этой техники.