В письме Фрейда Флиссу, одном из последних в их переписке, этих подробностей более чем достаточно. Флисс поздравил Фрейда с тем, что он теперь наконец Herr Professor, используя при этом такие слова, как «признание» и «влияние». В ответном письме Фрейд, движимый «привычным, разрушительным стремлением к честности», с некоторым сарказмом признался, что сам все организовал. В минувшем сентябре после возвращения из Рима он увидел, что его практика существенно сократилась, почувствовал – с учетом растущего отдаления от Флисса – себя еще более одиноким и понял, что пассивное ожидание профессорского звания может занять всю оставшуюся жизнь. «А мне хотелось еще раз увидеть Рим, лечить моих пациентов, дарить радость моим детям». Все это и вынудило его все-таки ступить на «скользкий склон» – искать Protektion. «Поэтому я решил порвать с суровой добродетелью и подобно другим смертным предпринять необходимые шаги». Четыре года он просто ждал, но теперь нанес визит своему старому учителю Зигмунду фон Экснеру, профессору физиологии, который довольно резко посоветовал ему нейтрализовать враждебное отношение в Министерстве просвещения и искать влияние в свою пользу. Фрейд так и сделал – мобилизовал «своего давнего друга и пациентку» Элизу Гомперц, бывшую замужем за Теодором Гомперцем, выдающимся исследователем классической литературы, который нанимал юного Фрейда для перевода нескольких очерков в немецком издании Джона Стюарта Милля. Элиза вмешалась, но выяснила, что он не попросил Нотнагеля и Крафт-Эбинга обновить свои рекомендации. Они вновь выдвинули кандидатуру Фрейда, однако это не помогло.
Затем за дело взялась еще одна его приятельница и пациентка, баронесса фон Ферстель, которая в общественной иерархии стояла еще выше, чем фрау Гомперц. Баронесса устроила так, чтобы ее представили министру образования, и убедила его пожаловать профессорское звание врачу, который «…вернул ей здоровье». Не обошлось и без подарка. Фрейд сообщает, что «взяткой» стала картина современного чешского художника, графика и фотографа Эмиля Орлика – министр собирался основать галерею. Если бы, язвительно замечает при этом Фрейд, владелицей картины некоего Беклина (он, предположительно, ценился выше Орлика) была Мари Ферстель, а не ее тетя, он получил бы звание на три месяца раньше. Однако самый едкий сарказм Фрейд приберег для самого себя. Несмотря на то что указ еще не был опубликован в Wiener Zeitung, он сообщил Флиссу: «…новости о надвигающемся событии быстро распространяются от официальных лиц. Интерес публики очень велик. Даже теперь поздравления и букеты цветов сыплются дождем, как будто роль сексуальности внезапно была признана его величеством, значение сновидений признано Советом министров, а необходимость психоаналитической терапии истерии принята парламентом большинством в две трети голосов». Он наконец узнал, «что нашим Старым Светом доллар правит так же, как и Новым». Совершив свой первый реверанс в сторону властей, прибавлял Фрейд, теперь он может надеяться на вознаграждение. Он был дураком, ослом, когда просто пассивно ждал: «Во всем этом деле есть один персонаж с очень длинными ушами, который недостаточно оценен в твоем письме, то есть я». Совершенно очевидно, «если бы я предпринял несколько этих шагов три года назад, то получил бы звание три года назад и тем избавил бы себя от многих забот. Другие додумались до этого без необходимости предварительно посетить Рим». В изложении Фрейда это звучало так, словно он совершил хождение в Каноссу[77], босиком по снегу. Его радость по поводу нового звания была достаточно искренней, но омрачалась дискомфортом из-за постыдных методов, к которым пришлось прибегнуть, чтобы получить то, что он должен был получить по праву.
77
Хождение в Каноссу, или Каносское унижение, – эпизод из истории средневековой Европы, связанный с борьбой римских пап с императорами Священной Римской империи.