Неизменный источник интереса к личности заключается в том, что чем больше мы углубляемся в изучение субъекта, тем больше удаляется от нас его интимная сущность, неделимое ядро, тем сильнее ослепляет блеск индивидуального своеобразия. Хорошо изложенная биография позволяет миновать общие места, возникающие при разложении субъекта на составные части, и с помощью психоанализа и фрейдистского учения, двигаясь вперед постепенно и неспешно, подойти к самому порогу, уверенно различить то, что может быть названо сердцевиной, корнем, святая святых личности, индивидуальным началом, к которому каждый из нас обращается в глубокой тайне ото всех, черпая оттуда истоки славы и благодати, или, напротив, ничтожества и желания смерти.
В нашей книге речь пойдет лишь об основных биографических ориентирах. Мы не будем пытаться охватить в единстве все существование Фрейда, что собственно, недостижимо; не станем в очередной раз пробовать дать какие-то окончательные определения, привести к системе известные факты. Мы просто рассмотрим и обсудим отдельные жизненные моменты и ситуации, проекты, устремления и достижения, имеющие сугубо практическое или более широкое значение, позволяющие почувствовать присутствие самого Фрейда, понять его современность. Мы претендуем на определенную объективность, но чисто риторически, поскольку, как бы того ни желали, рассказывать о жизни - значит интерпретировать и оценивать ее. Лишь величайшее смирение автора способно оправдать эту его нескромную попытку самостоятельной оценки.
Счастливый ребенок из Фрейберга (1856-1859)
В письме от 25 октября 1931 года мэру города Пршибора в Чехословакии (носившего раньше название Фрейберг), где Фрейд благодарит за открытие мемориальной доски на его родном доме, он с увлечением вспоминает первые годы своей жизни: "Глубоко во мне все еще живет счастливый ребенок из Фрейберга, первенец молодой матери, получивший свои первые неизгладимые впечатления от земли и воздуха тех мест". Несколькими годами позже в работе "На экране воспоминаний" он добавляет: "Ностальгия по прекрасным лесам моей родной страны... никогда не покидала меня".
Прекрасные леса окружали маленький городок Фрейберг с населением около пяти тысяч человек, расположенный в Моравии, на северо-востоке Австрийской империи, недалеко от границы с Пруссией и Польшей, приблизительно в двухстах сорока километрах от Вены. Якоб Фрейд брал с собой сына на продолжительные прогулки. Насколько известно, он был внимательным, любящим отцом, располагавшим свободным временем. На странице семейной библии, рядом с текстом на древнееврейском языке, там, где он отметил смерч ь своего отца ("покойный равви Шломо, сын равен Эфроима Фрейда"), умершего 21 февраля 1856 года, Якоб записал по-немецки: "Мой сын Шломо Зигмунд родился во вторник, в первый день месяца Ияра 616, в половине седьмого после полудня: 6 мая 1856 года. Он был приписан к Еврейскому союзу во вторник, на восьмой день Ияра: 13 мая 1856 года. Моэлем был г-н Самсон Франкл д'Острау..."
Согласно еврейскому обычаю для вступления в "Еврейский союз" Зигмунда подвергли обрезанию - на восьмой день после рождения; обряд выполнил "моэль" - занимавшийся ритуалом обрезания священнослужитель. В книге "Моя жизнь" с первых строк Фрейд подчеркивает это свое родство: "Мои родители были евреями, и я сам всегда оставался евреем". Это вовсе не значит, что он получил религиозное образование или был окружен религиозной обстановкой. Якоб Фрейд, по-видимому, не особенно отягощал себя религиозными верованиями и обрядами, но часто обращался к библейским текстам и очень ценил древнееврейскую литературу; праздники, обряды, традиции сопровождали обыденную жизнь, так же как и древнееврейский язык, который через песни, рассказы, цитаты, доходил до ушей маленького Зигмунда, воспринимавшего скорее музыкальную, чем смысловую его нагрузку.
Подобным образом познакомился он и с церковной латынью. Совсем маленьким отдали его на воспитание бонне католического вероисповедания, которая водила его, как потом вспоминала мать, "во все церкви", рассказывала истории из катехизиса. Эти истории живо и эмоционально иллюстрировались церковными росписями, которые они созерцали, в частности, в приходской церкви Рождества Марии. "Когда ты возвращался домой, - говорила ему впоследствии мать, - ты начинал проповедовать и рассказывать нам обо всем, что сделал Господь Бог". Не вызывает сомнения, что рассказы и персонажи бонны Нанни глубоко запали в душу Фрейда. В течение жизни он многократно возвращался к волнующим воспоминаниям о своей кормилице, угодившей позднее в тюрьму за совершение каких-то мелких краж. Вероятно, именно ей он обязан настойчивой картиной ада, отчетливым и выразительным отсветом адского пламени, пронизывающим его творчество. В письме к Флиессу от 3 января 1897 года Фрейд впервые подчеркивает определяющую роль раннего детства ("все возвращается к первым трем годам жизни") и проводит параллель между кормилицей - "обольстительницей" и одним из своих пациентов. Ясно звучит и метафорическое обращение к теме ада: "Я готов бросить вызов всем чертям ада, - пишет он вначале, а затем добавляет фразу, с которой собирается начать главу своей работы "Сексуальность", - "От неба - через земной мир - до самого ада". Бонна принадлежала к семье Зажиков, с которой Фрейды делили первый этаж скромного дома. Она говорила по-чешски, этот язык Фрейд усвоил "к трем годам" достаточно, чтобы понять и запомнить "без труда небольшой куплет из детской песенки на чешском языке", услышанной во время приезда во Фрейберг в возрасте семнадцати лет, как пишет он в книге "Толкование сновидений".