Ненавидимая и гонимая и справа и слева Вырубова должна была покинуть Россию 26 августа 1917 г., когда она была выслана за границу (после первого её ареста Временным правительством) вместе с Манусевичем-Мануйловым, Решетниковым и Бадмаевым. Впрочем, события нарастали, и оставаться ей в России было далеко не безопасно, хотя она и понимала, что и там, за рубежом, «нет никого, к кому бы я потянулась сердцем. Все эти уехавшие — как мои бывшие друзья, так и враги — все дышат злобой. Все меня ненавидят. Считают причиной всех бед».
Выехать за границу ей, однако, на этот раз не удалось. В Гельсингфорсе она была арестовала и препровождена в Свеаборг, откуда ей 30 сентября разрешено было вернуться в Петроград. Она поселилась на Фурштадтской с матерью, с сестрой милосердии В. В. Веселовой и со старый лакеем Берчиком, прослужившим в семье Вырубовой-Танеевой свыше 45 лет.
Неоднократные в дальнейшей обыски и аресты, беспокойство за судьбу царской семьи, переведенной к тому времени из Тобольска в Екатеринбург, все усиливавшиеся материальные лишения, не давали, по-видимому, Вырубовой возможности лично наблюдать за изготовлением дубликата её дневника или хотя бы перенумеровать листки её обширных записок, чтобы работа могла производиться в известном порядке. После первого обыска и ареста Вырубова, как уже было указано, никаких бумаг у себя не держала («Я даже думать боюсь держать их у себя»). Поэтому в результате и получилось, что в тетради Л. и В. Головиных и М. Гагаринской записи попали не в последовательном хронологической порядке, а «вперемешку», как говорит в одной из сохранившихся писем М. В. Гагаринская. Это обстоятельство можно было бы также объяснить и желанием переписчиц снять в первую очередь копии с наиболее, по их мнению, интересного и важного, нисколько не заботясь о соблюдении хронологического порядка. Как бы то ни было, но в дубликате, воспроизводимой в настоящем издании, все записи Вырубовой оказались настолько перетасованными, что иногда идут даже в обратной хронологической последовательности. Так, например, одна из тетрадок начинается записями 1915 г. и кончается записями 1910-го. Более систематично все же даны в дубликате записи, относящиеся к 1916 и 1917 г.г.
Распустить все ожерелье и перенизать все записи в строгой хронологической последовательности не составило бы особенного труда, если бы переписчицы (из коих «Верочка» Головина в то время была «еще совсем дитя») понимали все значение правильной датировки записей. Но как-раз по этой части беспечность всех трех молитвенниц потребовала впоследствии больших усилий для водворения той или иной записи на настоящее её место. Только путем кропотливого изучения ряда исторических материалов можно было установить, что там, где, например, проставлено «1901», должно стоять «1910», что цифра, обозначающая, месяц, в действительности должна обозначать год записи, что, например, «13» поставлено вместо «3» (3-й месяц года, март) и т. д. Ничего не оставалось, как совершенно пренебречь сумбурной и явно ошибочной датировкой переписчиц; это предлагается и читателю, так как для достижения максимальной неприкосновенности текста признано целесообразным над водворенными (поскольку это было возможно) на свое место записями все же оставить даты в том виде, в каком они проставлены переписчицами в дубликате дневника.
Вышеизложенные обстоятельства являются также причиной того, что разбивку записей по отдельный годам возможно было провести лишь с 1914 г.
Попутно следует указать, что в примечаниях как и в тексте даты приведены по старому стилю. Там, где они приведены по новому, это всякий раз бывает оговорено.
Опасениям Вырубовой суждено было сбыться. Дневник, которым она так дорожила, погиб. Об этом рассказывает Л. В. Головиной М. В. Гагаринская в письме от 6 ноября 1919 г.
«…Случилось большое несчастье: когда Настя (сестра горничной Вырубовой, переносившая её записки в кувшине из-под молока) несла записки, ей показались милиционеры, думали, несет молоко. Она испугалась и бросила в прорубь». М. В. Гагаринская очень беспокоится, как отнесется Вырубова к этому известию: «Ах, что только будет, как моя узнает!»
Но с гибелью её бумаг для Вырубовой, в сущности, ничто не погибло. Ведь остался дубликат, хранившийся у её старого лакея Берчика (где-то, невидимому, в сыром месте: чернила кой-где расплылись и смылись настолько, что разобрать некоторые места удается с трудом). Не все ли ей равно, писаны эти тетради её собственной рукой или благоговейными руками Верочки и Шуры, раз и на этих листках запечатлело то же самое: «дорогая тень» «учителя и пророка», образ «святой мученицы» Императрицы и весь пронесшийся вихрь её дней, от провиденциальной встречи с «Мамой» возле озера в Царскосельской парке и до последнего их расставания в ветреный и холодный день 21 марта 1917 г.