Он был чрезвычайно любезен и говорлив, рассказывал всякие истории и вообще сумел так подладиться под крутой нрав панны, что она нехотя согласилась на его пребывание.
Но панна была женщина дальновидная и хитрая. Со времени известия о пропаже внезапной и загадочной Карлуса Сковоротского панна ожидала точно такой же пропажи семьи Якимовичевых. Поэтому на всякую личность, являвшуюся не только в ее вотчине, но и в околотке, панна смотрела подозрительно.
«Меня не проведешь, как Лауренцкого!» — думала она.
Неожиданное прибытие саксонского офицера с денщиком, предлог посещения, крайне неудачно выбранный, разумеется, заставили панну зорко приглядываться к гостю и к его денщику.
Через сутки оказалось, что офицер, говоривший с акцентом по-польски, еще того хуже говорит по-немецки.
— О-го-го! — произнесла панна, узнав, что немец не знает собственного своего языка.
К вечеру денщик офицера был угощен одним из дворовых панны и, выпив немалое количество вина, сознался, что он и офицер такие же немцы, как и турки. Барин его русский офицер из Риги, а он, солдат, родом костромич.
Старостиха, конечно, решительно и властно тотчас потребовала объяснения от своего гостя. Она попросила офицера прямо и просто сказать, зачем он приехал и зачем, будучи москалем, рядится в саксонцы.
Офицер, взятый врасплох, конечно, поневоле сознался и объяснил панне цель своего посещения. Он явился узнать наверное, кто такие Якимовичевы, находящиеся у панны в крепостной зависимости.
— Тут никакой тайны нет, — ответствовала на это старостиха важно и спокойно.
Офицер попросил разузнать кой-какие подробности, и старостиха охотно предложила ему позвать Анну и самому все у ней выспросить.
Так и было сделано.
Явившаяся на вызов барыни, Анна подробно передала офицеру слово в слово то же самое, что когда-то Христина передавала самой императрице.
Она рассказала все о своем происхождении, о покойных родных, о судьбе младшей сестры Марты, взятой на воспитание теткой в Крейцбург.
Выспросив все, московский гость объяснил, что он офицер Пасынков, послан рижским военным губернатором для того, чтобы предложить панне старостихе продать всю семью Якимовичевых.
— С большим удовольствием, — отозвалась панна, сияя лицом, и объявила, что если господин Пасынков уплатит ей тысячу рублей — то может тотчас взять с собою все семейство.
Пасынков хотел вскрикнуть: «Тысячу рублей» — но у него даже на восклицание это не хватило силы. Настолько он был поражен.
— Может быть, панна хочет сказать: тысячу злотых польских?.. — вымолвил Пасынков. — Но эта сумма огромная…
— Нет, господин офицер, не тысячу злотых, а тысячу русских новых серебряных рублей… А в каждом таком рубле два злотых.
— Но ведь это страшная цена!.. — воскликнул Пасынков.
— Цена, согласна я, особенная, изрядная… — смеясь, созналась панна старостиха. — Но ведь и крестьянка моя тоже особенная… Я думаю, стоял свет и будет стоять, а такая крестьянка крепостная продаваться не будет… Весь свет обойди, не найдешь такой холопки.
При этом панна весело улыбалась и, как показалось Пасынкову, немножко насмешливо.
Офицер не нашелся ничего отвечать. Он помолчал, опустив голову, и затем выговорил:
— Такой суммы рижский губернатор дать не может… Даже половины этой суммы он дать не может.
— Ну, что ж… Как ему будет угодно!.. — отозвалась старостиха. — Мое добро при мне и останется.
Пасынков начал было уговаривать и усовещевать старостиху, но она отмахнулась рукой и объяснила:
— Не люблю я, пан офицер, из пустого в порожнее переливать. Ты приехал ко мне покупать — я продавать согласна, цену назначила, ты ее дать не можешь… Ну, стало быть, и разговору конец… Велю я закладывать твоих лошадей, и милости просим со двора долой.
Офицер поднялся несколько рассерженный и невольно пригрозился:
— Ведь ты, панна, можешь Якимовичевых зря, даром, лишиться. Так лучше бы брала благоразумную цену.
— Как же это так, зря? — вымолвила старостиха и при этом уперла руки в боки.
— Пришлют сюда команду солдат и велят у тебя просто отобрать всю семью даром.
— Вот как! — воскликнула насмешливо панна. — Страсти какие… Пан офицер забыл, видно, что он не в Россиях и что я подданная короля польского. Он сам знает, что силой взять у меня моих крепостных он не может… А если бы мог, то и торговаться бы не стал; прямо бы захватил всех и увез.