Женщина эта, белая и румяная во всю пухлую щеку, чернобровая и черноокая, глядела на нее, широко раскрыв свои блестящие глаза под черными и тонкими бровями. Она улыбнулась. Лицо ее так и засветилось вдруг, будто все оно засмеялось И губы, и глаза, и вздернутый носик, и черные ниточки-брови — все смеется враз.
Вошедшая смутилась и стала тяжело дышать, но вдруг что-то будто толкнуло ее, будто кто-то приказал… Может быть, это пан приказал ей… Она двинулась еще на шаг, опустилась на колени и бросилась вдруг в ноги красавице. Голова ее повалилась около этой самой золотой скамеечки, где стоят рядом маленькие ножки в голубых сапожках.
Это была сама царица. Христина поняла тотчас. Кто же может быть эта красавица, коли не царица. Не только она сама, ее сапожки, золотая скамеечка под ноги, но и вся горница эта, воздух и свет в этой горнице — все какое-то особенное. От всего повеяло на упавшую в ноги женщину чем-то чего она никогда еще не видала и никогда не ощущала.
Не сразу пришла крестьянка в себя и не сразу встала на ноги, хотя пан воин давно ее поднимал и что-то говорил ей громко по-польски.
Царица протянула ей руку. Она бережно поцеловала беленькую и хорошо пахнущую ручку.
Затем женщина уставилась дико глазами в лицо сидящей, глядела, все глядела, не сморгнув, и наконец заплакала и стала утирать лицо руками.
Почему она плакала — она сама не сознавала. Но это было хорошее чувство, которое вдруг в ней сказалось.
III
Царица говорила на полупонятном Христине языке, обращаясь к военному пану. Он обернулся к крестьянке и, заговорив снова по-польски, стал ей делать вопросы, а затем, тотчас же обращаясь к царице, очевидно, повторял ей то же.
Он выспросил Христину о месте ее жительства, об ее положении, о том, как она попала в Ригу.
Государыня по-немецки приказала полковнику заставить женщину подробно и толково рассказать все, что она знает о родных своих и судьбе всех членов семьи.
— Отца твоего зовут Самуилом Сковоротским? — начал полковник.
— Да. Самойло Сковоротский, или Сковорощанек. Звали и Скавронком.
— Это уже не фамилия, а прозвище… — заметил полковник.
Передав ответ Христины государыне, Гребенка прибавил от себя, что скавронек значит по-польски жаворонок. Затем он снова начал свой допрос. Женщина отвечала.
— Отец Самуил, или Самойло, а мать Доротея, по девичеству Ган, давно умерли, когда я была еще очень маленькая. Была у нас в крае какая-то особая болезнь, от которой много народу умерло в одно лето. Говорили, что это болезнь турецкая… Здоровый совсем человек заболевал вдруг и в два-три дня чернел весь и умирал. Сначала умерла мать. Отец очень горевал и не давал ее хоронить — с ней, с мертвой, сидел. Но тут же сам заболел и в день помер. Так что их вместе и хоронили.
— Сколько вас детей осталось?
— Пятеро. Три девочки и два мальчика. Я, как старшая, занялась хозяйством.
— Спросите у нее все имена их! — выговорила государыня, когда Гребенка передал ей слова женщины.
— Я, старшая, Крестиной, или Христиной, зовусь; братья именем: старший Карлус, младший Дирих, а сестра средняя, что замужем ныне за хлопом Якимовичем, Анна.
— А третья? Имя третьей? — нетерпеливо и с легким волнением вымолвила государыня.
— Третья, самая младшая, совсем малюткой оставшаяся после родителей, звалась…
Христина запнулась вдруг и глаза ее забегали испуганно. Она не знала, как ей быть, как поступить.
— Ну, как же звали третью девочку? — вымолвила государыня, а затем повторил уже два раза и пан воин.
— Я не знаю… — глухо и робко промолвила Христина.
— Как не знаешь? — воскликнула царица, очевидно взволнованная донельзя.
— Ты же сейчас мне там, в столовой, говорила имя, — сказал Гребенка, — а теперь говоришь — не знаю.
— Да ведь вы приказывали не называть… вот их… — забормотала растерянно Христина.
— Отвечай прямо на вопрос, — строго произнес полковник. — Как звали твою младшую сестру?.. Ну?
— Мартой, — чуть слышно вымолвила женщина, но продолжала храбрее: — Я ее очень любила, когда она осталась сироткой у меня на руках… Но тут приехала тетка наша родная, жившая в Крейцбурге. Она была богатая барыня. Она взяла у меня ее и увезла. И с тех пор мы ее не видали никто.
— Как звали эту тетку твою? — спросил полковник, повторяя вопрос государыни.
— Плохо помню. Погодите… Нет, не могу…
— Василевская? — произнесла государыня, обращаясь прямо к Христине.
— Так. Так… Нет, вспомнила… Веселовская… Она недолго прожила, лет не больше восемь или десять…