Как будто мы всю жизнь были друзьями, но вынуждены были скрывать это от окружающего мира.
– По льду.
– А до этого ты проходила через закрытые двери.
– У меня был ключ.
Он качает головой.
– С людьми, у которых есть ресурсы, всегда происходят настоящие события. Это похоже на случайности. Но они возникают из необходимости. Катя и Ральф хотели остановить тебя еще в Копенгагене. Но я увидел в этом для нас дополнительные возможности. Ты укажешь нам на то, что мы упустили. Что упустили Винг и Лойен. Что всегда упускают.
Он протягивает мне страховочные ремни. Я надеваю их и застегиваю спереди.
– А “Северное сияние”. – говорю я. – пожар на нем?
– Лихт позвонил Кате, когда получил пленку. Он пытался вытянуть из нее деньги. Нам надо было что-то предпринять. В том, что тут оказалась замешана ты, была моя ошибка. Я предоставил это Морису и Верлену. А Верлен испытывает примитивную ненависть к женщинам.
Он протягивает мне конец веревки. Я делаю узел-восьмерку. Он дает мне короткий ледоруб.
Он идет впереди. В руках у него длинная, тонкая палка. С ее помощью он проверяет поверхность на предмет трещин. Отойдя на расстояние 15 метров, он начинает говорить. Блестящие стены вокруг создают резкую и вместе с тем интимную акустику, как будто мы с ним вдвоем находимся в одной ванне.
– Я, конечно же, прочитал то, что ты написала. Такая тяга ко льду наводит на размышления.
Он вбивает ледоруб в снег, оборачивает вокруг него веревку и осторожно выбирает ее, пока я поднимаюсь к нему. Когда я оказываюсь рядом с ним, он начинает говорить снова.
– Что бы сказали специалисты об этом глетчере?
Мы оглядываемся по сторонам в надвигающейся тьме. На этот вопрос трудно ответить.
– Специалисты не знают, что и сказать. Если бы он имел в десять раз большую площадь, он мог бы быть классифицирован как очень маленький ледяной купол. Если бы он находился ниже, они сказали бы что это боту-глетчер. Если бы течение и ветер здесь были немного другими, то выветривание, эрозия за один месяц так бы его уменьшили, что специалисты сказали бы, что никакого глетчера вовсе нет, а есть лишь остров, на котором лежит немного снега. Его нельзя классифицировать.
Я снова оказываюсь рядом с ним, он протягивает мне веревку, я остаюсь на месте, он поднимается. Обычно его движения быстрые и методичные, но лед придает им некую неуверенность, как и бывает со всеми европейцами. Он походит на слепого, привыкшего к своей слепоте, прекрасно умеющего пользоваться палкой, но все же слепого.
– Меня всегда занимало, насколько ограничены возможности науки что-либо объяснить. Возьмем, к примеру, мою собственную область – биологию, опирающуюся на зоологическую и ботаническую системы классификации, которые развалились. Как наука она более не имеет фундамента. Что ты думаешь о переменах?
Он задает этот вопрос без всякого перехода. Я следую за ним, он вытягивает двойную веревку наверх. Мы связаны пуповиной, словно мать и ребенок.
– Считается, что они вносят разнообразие, – говорю я.
Он протягивает мне свой термос. Я делаю глоток. Горячий чай с лимоном. Он наклоняется. На снегу лежит несколько темных зерен – раскрошенных камней.
– 4,6 умножить на 10 в девятой степени. 4,6 миллиардов лет. Тогда солнечная система начала приобретать современный вид. Проблема геологической истории Земли состоит в том, что ее невозможно изучать. Не осталось никаких следов. Потому что с тех пор, со дней Творения, камни, вроде этих, преобразовывались несчетное число раз. То же самое можно сказать про лед вокруг нас, воздух, воду. Их происхождение нельзя больше проследить. На Земле нет веществ, которые сохранили бы свою первичную форму. Именно поэтому метеориты представляют интерес. Они попадают к нам извне, они не подвергались тем преобразованиям, которые Лавлок описал в своей теории о “Гее”. Они по своей природе уходят корнями ко времени происхождения солнечной системы.
Да и состоят они, как правило, из первых элементов вселенной. Железа, никеля, силикатов. Ты читаешь художественную литературу? Я качаю головой.
– Напрасно. Писатели раньше ученых видят, в каком направлении мы движемся. То, что мы находим в природе – уже более не является ответом на вопрос, что в ней имеется. Все определяется тем, что мы в состоянии понять. Как в романе Жюля Верна “В погоне за метеором” – о метеоре, который оказывается самой большой ценностью в мире. В мечтах Уэллса о других жизненных формах. В книге Пайпера “Уллер”. В ней рассказывается об особой форме жизни на основе неорганических веществ. Тела, созданные из силикатов.
Мы выходим на плоское, отшлифованное ветром плато. Перед нами открывается ровный ряд трещин. Мы, должно быть, дошли до зоны абляция, того места, где нижние слои глетчера перемещаются к его поверхности. Здесь скалы разделяют ледяной поток. Я не заметила их снизу, потому что они из светлого камня. Они светятся в опускающейся тьме.
Там, где от подножия начинается спуск к трещине, снег притоптан. Здесь они делали передышку. Отсюда он вернулся за мной. Я спрашиваю себя, откуда он знал, что я приду. Мы садимся. Лед образует большое, чашеобразное углубление, словно это открытая раковина моллюска. Он отвинчивает крышку термоса и продолжает говорить, как будто разговор и не прерывался, может быть, он действительно не прерывался внутри него, может быть, он никогда и не прекращается.
– Она красива, эта теория о “Гее”. Важно, чтобы теории были красивы. Но она, конечно, не правильна. Лавлок показывает, что земной шар и его экосистема представляют собой сложную машину. Гея, по сути, не отличается от робота. Он разделяет ошибку всей остальной биологической науки. У него нет объяснения начала всего. Объяснения первой формы жизни, ее возникновения, того, что предшествует цианобактериям. Жизнь на основе неорганических веществ могла бы быть первой такой ступенькой.
Я делаю осторожные движения, чтобы сохранить тепло и проверить его внимание.
– Лойен приехал сюда в 30-е годы. С немецкой экспедицией. Они хотели подготовить аэродром на узкой полоске плоского северного побережья. Они привезли с собой эскимосов из Туле. Им не удалось уговорить поехать с собой западных эскимосов из-за дурной славы острова. Лойен начал поиски так же, как и Кнуд Расмуссен, когда тот искал свои метеориты. Он серьезно отнесся к эскимосским легендам. И нашел его. В 66-м году он вернулся сюда. Он, и Винг, и Андреас Лихт. Но они слишком мало знали, чтобы решить технические проблемы. Они сделали стационарный спуск к камню. После этого экспедиция была прервана. В 91-м они вернулись. Тогда мы были с ними. Но тогда нам тоже пришлось вернуться домой.