Было уже почти темно, когда Марк подъехал по проспекту к крыльцу. Но легко было замeтить, что дом, пребывающий девять мeсяцев в году в мертвом молчании, теперь кипит жизнию. Во многих окнах свeтились огни, из конюшни слышался шум голосов, лакеи бeгали по двору, собаки лаяли, и темный песок перед подъездом носил слeды многих колесъ
— А, это вы, сэр, мистер Робартс? сказал грум, схватив лошадь викария под уздцы и прикладывая руку к шляпe; — надeюсь, что ваше преподобие в добром здоровьи.
— Благодарю вас, Боб. А у вас в Чальдикотсe все благополучно.
— Живем, мистер Робартс. У нас теперь весело. Сегодня приeхали епископ с супругою.
— А... да! Я слышал, что они будут. И с дочерьми?
— С одною барышнею, с тою, что зовут, кажется, мисс Оливией, ваше преподобие.
— А как поживает мистер Соверби?
— Хорошо, ваше преподобие. Он, да мистер Гарольд Смит, да мистер Фодергилл — это, знаете, повeренный герцога,— там, на конном дворe, слeзают с лошадей.
— С охоты, что ли, Боб?
— Точно так, с охоты.
За тeм мистер Робартс отправился в свою комнату, а за ним пошел его чемодан, на плечах мальчика.,
Вы видите, что наш юный викарий в Чальдикотсe был как дома, что его знал грум и сообщал ему новости. Да, он был очень знаком с Чальдикотсом, знаком гораздо ближе чeм показывал в Фремле-Кортe. Не то, чтоб он преднамeренно и прямо обманул кого-нибудь, не то, чтоб он когда-нибудь солгал по поводу Чальдикотса. Но дома он никогда не хвастался своею дружбой с мистером Соверби. Он никогда не говорил там о том, как часто мистер Соверби и лорд Лофтон видались в Лондонe. Зачeм смущать женщин такими разговорами? Зачeм огорчать такую добрeйшую даму, как леди Лофтон?
А мистер Соверби был такой человeк, с которым немногие молодые люди не захотeли бы вести дружбу. Он был лeт пятидесяти, и провел жизнь, быть-может, не самым безукоризненным образом. Но он одeвался молодо, и обыкновенно смотрeл молодцом. Он был лыс, у него был, прекрасный лоб и блестящие влажные глаза. Он был умный человeк и веселый товарищ, и всегда был в духe, как только находил это нужным. К тому же, он был джентльмен самаго лучшаго тона и стариннаго рода, котораго предки пользовались извeстностию в графствe; подревнeе — хвастались его фермеры — чeм чьи бы то ни было в околоткe предки, за исключением развe Торнов Оллаторнских или Грешамов грешамсберийских, но уже конечно древнeе чeм де-Корсиз из Корси-Кафеля. Что до герцога Омниума, то он принадлежал к недавней знати.
Притом мистер Соверби был член парламента, был дружен со многими сильными людьми, и со многими другими, которые могли сдeлаться сильными, был человeк свой в свeтe. И сверх того, какова бы ни была его прошлая жизнь, он в присутствии священника не позволял себe ничего, что могло бы оскорбить его духовныя убeждения. Он не божился, он не выставлял на показ своих пороков, он не кощунствовал. Если он сам не был человeком набожным, то умeл уживаться и с набожными.
Было ли возможно, чтобы такой человeк, как наш викарий, не дорожил дружбою мистера Соверби? Конечно, говорил он себe, такая женщина, как леди Лофтон, не может цeнить его: она живет десять мeсяцев в деревнe, а если и eздит на два мeсяца в Лондон, то видится там только с людьми своего кружка. Женщины всего этого не понимают, говорил он себe; даже его жена, эта добрая, видая, умная Фанни, не понимает, что в свeтe человeку суждено сталкиваться со всякаго рода людьми, и что в наше время священник не может быть отшельником.
Так разсуждал Марк Робартс, когда ему приходилось оправдываться перед собственною совeстью в своих поeздках в Чальдикотс и в своей возраставшей короткости с мистером Соверби. Он знал, что мистер Соверби опасный человeк; что он в долгу как в шелку, и уже впутал молодаго лорда Лофтона в разныя денежныя затруднения; совeсть говорила ему, что лучше бы ему, служителю церкви, искать себe друзей другаго рода. Тeм не менeе, он приeхал в Чадьдикотс, хотя и невполнe довольный собою, но повторяя себe всe доводы, в силу которых он имел право успокоиться.