Но теперь, когда прошли трудные дни, являлся вопрос: не слишком ли много он имел успeха? Когда человeк приковал Фортуну к своей колесницe, он обыкновенно разъезжает с довольно-гордою осанкой. Есть слуги, которые думают, что их господа не могут без них обойдтясь; и у общества бывают такие слуги. Что если Этот счастливый министр принадлежит к их числу?
Притом, какой-нибудь ревностный, дeльный, но туповатый член нижней палаты не любит, чтоб ему отвeчали насмeшками, когда, исполняя свой долг перед избирателями, он позволяет себe предложить несколько скромных вопросов. Не лучше ли на время предать остракизму такого черезчур счастливаго министра, который не имeет осторожности скрыть своего торжества, а позволяет себe расхаживать с гордою осанкой, подсмeиваясь над ревностными и тупоумными членами, а подчас и над членами вовсе не тупоумными, что уже совершенно неизвинительно?
— Не лучше ли нам закидать его раковинами? говорит мистер Гарольд Смит.
— Да, закидаем, повторяет мистер Саппельгаус, готовый, как Юнона, отомстить за отверженныя своя прелести, а всe знают что значат такия слова в устах мистера Саппельгауса; знают, что злосчастному министру теперь не уйдти от страшнаго удара, готоваго разразиться над его головою.
— Да, набросаем раковин,— и мистер Саппельгаус встает с своего мeста, сверкая взором.— Развe нeт у Греции не менeе его благородных сынов? да, и поблагороднeй его, измeнника! Мы должны судить о человeкe по его друзьях, говорит мистер Саппельгаус, указывая на восток, гдe, как извeстно, живут наши любезные союзники, французы, с которыми, как тоже извeстно, глаза нашего правительства находится в дружбe.
Всe это понимают, даже мистер Грин Уокер.
— Право, теперь он нам вовсе не нужен, говорит даровитый член за Кру-Джонкшон:— он уже стал черезчур заносчив; я знаю, что многие думают точно то же. Вот мои дядя...
— Он человeк славный, прервал мистер Фодергилл, предчувствуя может-быть, что ожидаемая ссылка на дядю мистера Грима Уокера не слишком-то подвинет вопрос:— но дeло в том, что наконец надоeст все одно и то же лицо. Неприятно же каждый день eсть все куропаток да куропаток. Мнe, конечно, до этого нeт никакого личнаго дeла, но я бы не прочь перемeнить кушанье.
— Если мы постоянно должны дeйствовать с чужаго голоса и не имeть своего, то к чему же нам и браться за дeло? сказал мистер Соверби.
— Ни к чему рeшительно, возразил Саппельгаус:— мы измeняем своим избирателям, подчиняясь такому владычеству.
— Так рeшимся на перемeну, сказал мастер Соверби:— дeло, кажется, в наших руках.
— Именно, подтвердил мистер Грим Уокер.— Это самое говорит и мой дядя.
— Манчестерцы будут до смерти рады этому случаю, сказал Гарольд Смит.
— А что касается до поджарых джентльменов, сказал мистер Соверби,— то они, конечно, не откажутся поднять плод, когда мы тряхнем дерево.
— Ну, это мы еще увидим кому достанется плод, сказал мистер Саппельгаус.
И точно, почему бы этому плоду не пасть на его долю? Развe он не именно такой человeк, какой нужен, чтобы спасти нацию? Что за бeда, что нация в настоящую минуту совсeм не нуждается в спасении — вeдь могут же настать и другия времена. Развe не было рeчи о возможности новых войн, если-бы настоящая и окончилась без его содeйствия по какой-нибудь особой милости Провидeния? Мистер Саппельгаус вспомнил о странe, на которую он указал, о другe наших недавних врагов, и почувствовал, что отечество все еще нуждается в спасителe. Общественное мнeние проснулось наконец, и знает чего требовать.
Когда человeк раз вообразит себe, что его призывает голос народа, он получает удивительное довeрие к этому голосу.
— Vox populi vox Dei, не так ли было всегда? говорил он себe, ложась спать и вставая. И мистеру Саппельгаусу казалось, что он руководящая голова в Гадром-Касслe, а что всe остальные гости марионетки, которыми он распоряжается. Приятно чувствовать, что ваши ближние и друзья не более как марионетки, и что вы можете заставить их плясать по своей прихоти! Но что если мистер Саппельгаус сам был марионеткой?
несколько мeсяцев спустя, когда глава правления, осажденный со всех сторон, точно слетeл, когда точно его отовсюду закидали недружелюбными раковинами, когда ему пришлось восклицать: Et tu Brute! пока эти слова не стереотипировались на его устах, вездe стали толковать о знаменитом конгрессe в Гадром-Касслe. Герцог Омниум, говорил свeт, глубоко обдумал положение дeл; его орлиному оку не трудно было замeтить, что благо отечества требует какого-нибудь рeшительнаго шага; вслeдствие этого, он пригласил в свой замок многих членов нижней палаты, и нeкоторых из палаты лордов — особенно упоминалось о досточтимом и многомудром лордe Бонерджесe; здeсь, так шла молва, в глубоком совeщании, герцог изложил свои виды. Тут было рeшено, что глаза правительства должен пасть, несмотря на то, что он виг. Отечество этого требовало, и герцог исполнял свой долг. Таково, по словам свeта, было начало знаменитаго союза, который вскорe ниспроверг министерство, и, как прибавляла газета Goody Twoshoes, спас Англию от неминуемой гибели. Но газета Юпитер всю заслугу приписывала себe, и точно, всю заслугу можно было приписать Юпитеру как в этом, так и во всем остальном.