Но первосвященникъ храма, мистеръ Фодергиллъ, довольно таки часто показывался толпѣ. Мелкимъ фермерамъ (не только съ гадеромскихъ владѣній, но и съ окружающихъ) онъ говорилъ о герцогѣ какъ о какомъ-то добромъ геніи, распространяющемъ вокругъ себя благоденствіе, поднимающемъ цѣны однимъ своимъ присутствіемъ; доказывалъ, что, благодаря его присутствію, такса въ пользу бѣдныхъ не возвышается сверхъ шиллинга и четырехъ пенсовъ на фунтъ, такъ какъ онъ столькимъ людямъ даетъ работу. Нужно быть сумашедшимъ, думалъ мистеръ Фодергиллъ, чтобъ идти противъ герцога. Владѣльцамъ несколько отдаленнымъ онъ объявлялъ, что герцогъ тутъ ни въ чемъ не причастенъ, на сколько по крайней мѣрѣ ему извѣстны намѣренія герцога. Люди вѣчно любятъ толковать о томъ, чего не понимаютъ. Въ правѣ ли кто нибудь утверждать, чтобы герцогъ заискивалъ чьего-либо расположенія, добивался чьего-либо голоса? Такія рѣчи конечно не измѣняли внутренняго убѣжденія слушающихъ; но все же онѣ имѣли свое дѣйствіе, и еще усугубляли таинственный полумракъ, которымъ герцогъ окружалъ всѣ свои дѣйствія. Но людямъ приближеннымъ, сосѣднему дворянству, мистеръ Фодергиллъ только лукаво подмигивалъ. Они другъ друга понимали и без словъ. Они знали, что герцогъ до сихъ поръ никогда не оставался въ дуракахъ, и мистеръ Фодергиллъ полагалъ, что онъ и въ этомъ дѣлѣ не захочетъ дать себя въ обиду.
Я никогда не могъ разузнать, какую собственно мзду мистеръ Фодергиллъ получалъ за разнообразныя услуги, которыя оказывалъ онъ герцогу по его барсетширскимъ помѣстьямъ; нокакова бы ни была эта мзда, я твердо убѣжденъ, что онъ вполнѣ заслуживалъ ее. Трудно было бы найдти более вѣрнаго и вмѣстѣ съ тѣмъ более скромнаго партизана. Касательно будущихъ выборовъ, онъ объявлялъ, что онъ самъ, лично, намѣренъ употреблять всѣ свои усилія въ пользу лорда Домбелло. Мистеръ Соверби старинный пріятель его и отличный малый, это такъ, но всѣмъ извѣстно, что мистеръ Соверби, по своему теперешнему положенію, не годится въ члены за графство. Онъ раззорился въ прахъ, и ему самому не выгодно долѣе занимать мѣсто, приличное только для человѣка съ состояніемъ. Онъ, Фодергиллъ, зналъ, что мистеру Соверби скоро придется отказаться отъ всякихъ правъ на чальдикотское помѣстье; послѣ этого не безмысленно ли будетъ утверждать, что онъ имѣетъ право на сѣдалище въ парламентѣ? Что же касается до лорда Домбелло, онъ въ скоромъ времени сдѣлается однимъ из богатѣйшихъ владѣльцевъ въ цѣломѣ Барсетширѣ; поэтому, кто лучше его можетъ явиться въ парламентѣ представителемъ графства? Притомъ, мистеръ Фодергиллъ не боялся признаться, что онъ имѣетъ въ виду управлять дѣлами лорда Домбелло; онъ вовсе этого не стыдился. Онъ зналъ, что эти занятія ни сколько не помѣшаютъ другимъ его обязанностямъ и потому, разумѣется, намѣревался всеми силами поддерживать лорда Домбелло, то-есть онъ самъ, лично. Что же касается до мнѣнія герцога въ этомъ дѣлѣ... Но мы уже объясняли, какъ въ этомъ случаѣ распоряжался мистеръ Фодергиллъ.
Около этого времени, мистеръ Соверби пріѣхалъ въ свое помѣстье; покуда оно, хотя номинально, принадлежало еще ему. Но онъ пріѣхалъ без всякаго шума, такъ что даже въ самомъ селеніи не многіе знали о его пріѣздѣ. Хотя его объявленіе было разослано и развѣшано повсюду, онъ не хлопоталъ о выборахъ, по крайней мѣрѣ до сихъ поръ. Онъ зналъ, что званіе члена парламента уже недолго будетъ ограждать его отъ ареста, и слухи шли, что кредиторы воспользуются первою возможностію, чтобъ его схватить; такъ, по крайней мѣрѣ, увѣряли недоброжелатели герцога. И точно, весьма вѣроятно было, что при первомъ удобномъ случаѣ возьмутъ его подъ арестъ, но врядъ ли по настоянію герцога. Мистеръ Фодергиллъ объявилъ, что не можетъ слышать подобныхъ намековъ, без гнѣва и негодованія; но не такой онъ был человѣкъ, чтобы без толку прогнѣваться, напротивъ того, онъ отлично умѣлъ употреблять въ свою пользу всѣ несправедливыя и преувеличенныя обвиненія.
Итакъ, мистеръ Соверби пріѣхалъ въ Чальдикотсъ, и пробыл тамъ несколько дней въ совершенномъ одиночествѣ. Чальдикотсъ теперь имел совершенно иной видъ нежели въ тотъ день, когда, въ самомъ началѣ нашего разказа, посѣтилъ его Марк Робартс. Окна не сіяли огнемъ, въ конюшняхъ не раздавалось голосовъ, не слышалось даже лая собакъ; все было мертво и безмолвно какъ въ могилѣ. Эти два дня онъ почти не выходилъ из дома, и оставался совершенно одинъ, почти въ совершенномъ бездѣйствіи. Онъ даже не распечатывалъ писемъ, лежавшихъ у него на столѣ огромною кипой: письма къ такого рода людямъ обыкновенно приходятъ кипами, но очень не многія из нихъ бываетъ пріятны для прочтенія. Такъ онъ сидѣлъ съ утра до ночи, лишь изрѣдка прохаживаясь по дому, и грустно размышляя о томъ, до какого положенія онъ довелъ себя. Какъ станетъ свѣтъ на него смотрѣть, когда онъ не будетъ уже владѣльцемъ Чальдикотса, не будетъ уже представителемъ графства? До сихъ поръ онъ постоянно жил для свѣта, и среди непрерывныхъ заботъ и затрудненій, утѣшалъ себя своимъ виднымъ положеніемъ; до сихъ поръ онъ выносилъ запутанность своих дѣлъ, свои долги и хлопоты, выносилъ ихъ такъ долго, что наконецъ привыкъ думать, что они никогда не станутъ невыносимы. Но теперь...