Папа будет в бешенстве. Это, если повезёт. А что выкинет Амиль подумать страшно. В некоторых вопросах брат категоричен. Нельзя признаваться, кто отец даже под страхом смерти, иначе ноги потом сотру на свиданья бегать — к Максу в больничку, а к брату в изолятор.
Амиль меня слишком хорошо чувствует. Брат приезжает внезапно уже на следующий день. Стоит у порога, а по ступенькам не всходит. Я тоже мнусь в дверях. По глазам чёрным и диким вижу, что моя паника ему передалась.
До сих пор не пойму — нам сказочно повезло быть настолько близкими или это проклятье за цену, которой мы достались матери.
— Ты почему не на занятиях? — заговариваю первой.
— У меня с вечера сердце не на месте.
Он отпускает спортивную сумку наземь, разводит руки в стороны.
Делаю глубокий медленный вдох и шагаю в крепкие объятья брата.
— Прости, ты столько раз предупреждал, а я…
— А ты?
— Я совершила глупость. Как рассказать отцу не представляю.
Его лицо от этой новости нехорошо бледнеет. Секунда молчания зажигает в карих глазах Амиля мрачное понимание.
— И кто этот смертник?
— Неважно. — Качаю головой. — Сама виновата. Знала с кем связываюсь.
— Глупая! — Брат притягивает меня ближе, с высоты своего немалого роста упирается лбом мне в лоб, и выдыхает тихо со злостью: — Почему ты защищаешь этого шайтана? Он тобой воспользовался, а потом бросил на произвол. Дал повод другим приставать и показывать пальцем. Ты очень красивая, Марьям, а живот не спрячешь. Теперь только ленивый не попробует попытать удачи, зная, что у тебя даже жениха не было. И, поверь, далеко не каждый станет церемониться.
— Амиль, не ругайся, — поднимаю на брата виноватый взгляд. — Это мне не нужно было терять голову. Просто… У меня давно к нему сильные чувства. Я успела похоронить их, простилась с надеждой, что будет как-то иначе. И когда мы вдруг встретились, меня будто молнией проняло, до сих пор в груди горит и больно.
Амиль хмурится. Ему сложно понять. Брат часто проводит время с девушками, но никогда никого не любил.
— Давай я лучше придушу его, а? — предлагает с надеждой. — И ребёнку не придётся врать, про папу-космонавта.
— Дурак, — смеюсь хрипло, а он обнимает дрожащую меня, пока я сорвано дышу, уткнувшись ему в плечо.
— Ну всё, родная. Не трясись ты так, прорвёмся, — шепчет мне тихо, поглаживая по щекам как в далёком детстве. — Смотри, что я тебе привёз.
Амиль достаёт из сумки полушубок — белый как первый снег, припорошивший его густые и тёмные волосы. Я в качестве не сильно разбираюсь, но…
— Это же не искусственный мех, да?
— Песец.
— Песец… — обозначаю свою тревогу. — Амиль, пожалуйста, скажи, что ты его не украл.
— Я на него заработал.
Чувствую — не врёт, но то как он отводит глаза неуловимо напрягает.
— Амиль, ну куда я в нём пойду? У самого манжеты на куртке затёртые. Зачем нужно было так тратиться?
— Захотел. — Он набрасывает мне полушубок на плечи и заключает лицо в шершавые ладони. — Марьям, кого мне ещё баловать, если не тебя? Закрыли тему. Собирай вещички, переведёшься здесь на заочное и поедешь со мной туда, где никому не будет дела, кто кому и кем приходится.
Другими словами — в город, откуда родом наша мать.
Унаследованная квартира приносит небольшой, но стабильный доход. Правда, с переездом брата сдавать приходится всего одну комнату, что уже ощутимо бьёт по кошельку. Если я займу вторую, то мы лишимся заработка целиком.
— Мы оба учимся, — пытаюсь возразить. — Жить на что будем?
— Марьям… — Брат снова отводит взгляд, вздыхает устало. — Я даже не пытался поступить, не на что. Сейчас окончу курсы и пойду в гараж автомехаником. Так что делай, как говорю и не буди во мне зло.
Месяц спустя прощаюсь с хмурым отцом, глубоко уязвлённым моим легкомыслием. Краснею, бледнею, но молчу как партизан. С него не станется заявиться с претензиями в кабинет к завучу. А что он может услышать от матери Макса? Что воспитывать дочь надо было. Такого позора я родным не хочу.
Автобус трогается, унося скромный дом на окраине города, кухоньку, пропахшую жареной рыбой, и мои первые грабли, не оставившие нам другого выбора. Мы с братом начнём жизнь с чистого листа, а сам лист поделим пополам, как всегда делили грусть и радость. И кто знает, может, оглядываясь в прошлое, я когда-нибудь скажу — всё было к лучшему.
И жили они долго и счастливо, но порознь…
Наши дни…
— Мамочка-а-а!
Тонкий визг дочери вмиг заставляет покрыться холодным потом. Повезло, я не успела забраться под душ. Только волосы кое-как на макушке стянула да смыла потёкшую за день косметику.