К регулярным радиобеседам президента Франклина Делано Рузвельта прислушивалась вся страна, охваченная глобальным кризисом. Катастрофа, парализовавшая развитие Америки на много лет, получила название Великой депрессии.
Все началось с «черного вторника» — краха фондовой биржи 29 октября 1929 года. 5 ноября падение распространилось и на рынок товаров. За три недели кошмара убытки США превысили все затраты за годы Первой мировой войны и составили примерно треть национального дохода!
Начавшись в промышленности и кредитной системе, кризис охватил все другие отрасли хозяйства — строительство, транспорт, торговлю. Промышленность развалилась, будто сметенная гигантским смерчем, около семнадцати миллионов человек остались без работы. Более двух с половиной миллионов потеряли жилье. Стаи голодных оборванцев селились у свалок, осаждали помойки на городских улицах. За восстановление страны взялся новый президент. Рузвельтовский «Новый курс» расширил права рабочих, обеспечил создание профсоюзов и реализацию множества социальных программ. Именно Рузвельт спас капитализм от самих капиталистов, создав прогрессивную модель отношений между бизнесом и государством. Он постоянно выступал по радио, разъясняя населению суть новой экономической политики. За эти выступления, впоследствии получившие известность как «радиобеседы у камина», американцы хватались, как за спасительную соломинку. Рузвельту верили, с надеждой повторяя слова государственного гимна: «Хранит Господь Америку…»
— Слышала, До, что он сказал? «Нам нечего бояться, кроме своего собственного страха»! — Президент запретил оголтелую конкуренцию, взвинчивающую цены, пообещал регулировать рынок, установил минимальные уровни оплаты труда во всех отраслях. — Раз говорит, что не надо бояться, — не будем. Работать надо. Честно работать, только и всего! — рассуждал Мартин.
— А как работать тем, кто понаехал в Хобокен, потеряв работу? Кто ходит с протянутой рукой? У нас в больнице ежедневно рожают бродяжки. Сердце кровью обливается, когда выпроваживаешь мать с ребенком на улицу. Рузвельт обещает программу социальной поддержки! Прекрасно! А где деньги-то взять? Такое огромное государство обанкротилось. Это ж уму непостижимо! — Раскрасневшаяся Долли с грохотом шуровала на кухне. Мытье тяжелых сковородок всегда вызывало у нее прилив социальной активности. — Проклятый капитализм! Совсем заел.
— Ладно, До, не бушуй. Не надо нам пирожных, пусть кусок хлеба будет. А его у нас с тобой не отнимут, поскольку всегда будут рожать и всегда будут гореть. Значит, акушерки и пожарные голодными не останутся. — Он встал и обнял горячие плечи жены. — И парень наш все перерастет, вот увидишь.
«Мне хочется немного оторваться!»
Как накликал Мартин: его пожарный расчет вызвали на собственную улицу — горел магазинчик скобяных товаров. Домишко ветхий, но ведь и до беды недалеко — ветер сильный, рядом сараи, а через два дома расположен и его собственный дом.
Стоя на металлической лестнице, Мартин отчаянно сражался с огнем, направляя в самое пекло струю из брандспойта. Алые отблески играли на его шлеме, вода с шипением набрасывалась на огонь. Только когда все закончилось и пепелище дымилось, разбрасывая гарь, он увидел толпу мальчишек, собравшихся у красной машины. Чумазый Фрэнк возглавлял компанию.
— Па! Мы тебе помогали. Все канистры с бензином из сарая в сторону оттащили. А то как рвануло бы! — отрапортовал он.
— Молодцы, парни! — Сматывая толстый шланг, Мартин помахал помощникам рукавицей. И подумал: «Может, у сына наследственная тяга к профессии? Не испугался же огня, сообразил!»
Много позже он узнает, что запалил бумагу у скобяной лавки сам Фрэнк — уж больно ему хотелось продемонстрировать пацанам величие своего отца, борющегося с огнем.
Долли тоже размышляла о будущей профессии сына, но в другом ключе: она не слышала никогда про великих пожарных! Вот писатели — другое дело. Денежно и не опасно. Но начинать, конечно, надо с самого малого… Она не скупилась на слова, расписывая способности сына Альберту Тотто — крестному отцу Фрэнка, руководившему небольшой газетой в Хобокене. Вскоре младшего Синатру взяли туда курьером. Но таскать тюки с газетами за одиннадцать долларов в неделю — не большая радость, тем более когда шеф — сам крестный.
— Другие вон сидят и пишут! А чего тут сложного — сходил на баскетбольный матч и пиши, что видел. Сходил на боксерский турнир — снова есть о чем начирикать! Я ж в спорте дока! — напирал Фрэнк. — Ма, пусть крестный сделает меня репортером.