Большинство людей приходят на мои концерты потому, что хотят увидеть нечто; они хотят, чтобы для них что-нибудь сделали. В 1968 г. у меня в Беркли-Комьюнити-Театре 3000 человек дёргались, как марионетки на верёвочках. Я сказал: “Хорошо, теперь вам надо встать и подвигаться — вы выглядите очень уставшими; давайте, поднимайтесь.” Я заставил их встать с мест. Горел свет. Я остановил музыку. Они продолжали это делать.
Тогда я сказал: “Хорошо, теперь послушайте. Только что произошло вот что: я сказал вам встать и подвигаться, и вы двигались, так?” — “Да, так!” — “Если я скажу вам ещё что-нибудь сделать, вы сделаете? Именно так действует правительство. Вам говорят делать то-то и то-то и вы делаете. А теперь вы дёргаетесь, как куклы на верёвках, неужели это не глупо?” А они всё это время прыгают, ждут кульминации. Мы начинаем играть, свет гаснет, шоу продолжается.
Вы делаете им одолжение, вы говорите им правду. Как они могут вас за это ненавидеть? Манипуляция — это семантически перегруженное понятие. Я просто разыграл их. Такие розыгрыши бывают каждый день, и гораздо хуже. Забудьте о политике. Один из самых тяжёлых случаев манипуляции, которые я видел — это фрагмент фильма “Вудсток” со Слай Стоуном — вот такая фальшивая истерия. [1976]
Самый быстрый способ заставить аудиторию вопить — это сыграть что-нибудь тихое. В тот момент, когда уровни громкости и напряжения падают ниже страха смерти, они начинают орать. [1977]
Они — это часть происходящего. Они — это та причина, по которой мы сюда пришли. Видите ли, моя функция на сцене — это функция посредника между публикой и музыкантами. Я плачу им зарплату, и я должен быть уверен, что они стоят на сцене для того, чтобы дать то, что нужно людям, требующим развлечения. Во время представления я выступаю в роли рефери. У нас в этом зале сидят много тысяч ребят, ждущих, когда их развлекут. Они хотят оттянуться. Я — как бы инспектор манежа, помогающий им оттянуться на этом маленьком фестивале.
Такого не случается, когда мы играем здесь — из-за восприятия группы публикой. Они очень странно на это смотрят. Люди, идущие на концерт в Англии, просто хотят посмотреть концерт. Они хотят просто сидеть и смотреть на то, что происходит. Они не принимают участия в происходящем. И это одна из причин того, почему мне никогда особо не нравилось играть в вашей стране.
Это всё равно что играть для группы вырезанных из картона фигур. Как в комнате, полной подсматривающих. Это почти как играть на телевидении перед живой публикой. Даже если они хлопают или что-то бормочут, всё равно сохраняется какая-то дистанция. Они не участвуют в твоих действиях, так что нет обмена энергией между публикой и группой. В Нью-Йорке всё иначе. [1978]
Теперь они проявляют больше энтузиазма. Они более отзывчивы, потому что употребляют меньше ЛСД — правда, не хочу сказать, что они не принимают чего-нибудь ещё. Но тип наркотика, который популярен среди публики, имеет некоторое отношение к их восприятию. В 60-е годы кислоты было так много, что большому количеству людей было очень легко вообразить, что они видят Бога, как только Битлз начинали своё “бум-бум-бум” — не правда ли? Так что это химическое вещество весьма своеобразным образом повлияло на расходимость пластинок и билетов на концерты. И поскольку статус этого наркотика упал, и его место заняли другие вещи — в частности вино и пиво — то умонастроение публики уже совсем другое.
Кое-кто из самых первых наших зрителей до сих пор ходит на наши концерты. Но большинство не ходит, потому что у них есть жёны, дети, работа, закладные и всё такое прочее, и им уже не хочется толкаться на какой-нибудь хоккейной площадке; им не хочется, чтобы их облевал какой-нибудь подросток, напившийся вина. Следовательно, наша публика становится всё моложе. Мы привлекли к себе большое количество женщин; также наблюдается рост числа чёрных посетителей.
Публика в Лондоне очень похожа на публику в Лос-Анджелесе — т. е. она необыкновенно скучная и пресыщенная. Публика в некоторых небольших местах Германии больше похожа на публику Восточного побережья или Среднего Запада — у неё хорошее чувство юмора, она любят пошуметь, и она совсем не противна. А ещё есть псевдоинтеллектуальные аудитории, как в Дании. Хорошая публика в Париже; по моему рейтингу она соответствует сан-францисской. [1978]
Музыканты. В нашу группу музыканты приходят по двум причинам. Во-первых, сам статус участия в такой группе, а во-вторых — они за это хорошо получают. [1978]
Некоторые приходят в группу, играют некоторое время, а потом говорят: “Ага! Теперь я звезда, мне нужно организовать свою группу.” Потом они исчезают. Иногда потом два или три раза возвращаются, потому что как только они уходят, оказывается, что “на свободе” не так-то всё просто. Ещё бывает так, что я беру кого-нибудь в группу, прослушиваю его и говорю: “Я думаю, это хороший музыкант”, но когда мы едем на гастроли, оказывается, что он не справляется.