Всем стало очень неловко, когда Дечи вдруг расплакалась за столом. «Что с вами, Бабушка, о чем вы плачете, милая?» – Приемыш наклонился к ней совсем близко. Дечи чувствовала, что он ей глубоко антипатичен. «Господь дал, Господь взял», – бесстрастно констатировал священник.
Эти глупые люди полагают, будто она оплакивает Эдит. Старуха вытащила носовой платок, страх, что она размазала тушь и румяна по лицу, подавил слезы. Она перевела взгляд. Ее передернуло от одного вида плавающего в густом, растопленном жире пережаренного лука и от самого блюда с тушеной картошкой. Да они уморят ее голодом! Дечи давилась картошкой, когда вернулся Ласло Кун.
Янка совсем не была уверена, что он поздоровался, как приличествовало, во всяком случае, буркнул нечто неразборчивое. Одежда его пропылилась насквозь, а ботинки выглядели так, будто он откуда-то издалека шел пешком. Сусу торопливо, через силу глотала тушеную картошку, не решаясь взглянуть на отца. Интересно, не забыл ли Папа принести ей винограда с Кунхалома? Он, наверное, даст ей потом, после похорон, когда они останутся наедине чтобы Дедушка не видел, и они тайком съедят виноград: Папа, Мамуся и она. Дедушка не велит рвать, до сбора урожая он запрещает даже пробовать, а Папа говорит, на то и фрукты, чтобы семья их ела. Куда же он мог положить виноград, портфеля у него с собой не было… Виноград надо есть, говорит Папа, в нем витамин, глюкоза. А витамины очень полезны для здоровья, вот ведь даже в траурный день Папа отправился за виноградом и в этакую даль. Мамуся, конечно, и не заметила, что исчез ключ от сада, а Сусу не стала ей говорить: Мамуся боится Дедушку так сильно, что сразу же признается во всем, если Дедушка ее спросит. Лучше уж пусть думают, будто Папа задержался в Совете, лишь бы не догадались про виноградник.
Ласло Кун даже рук не ополоснул, так и уселся за стол. Священник ни о чем его не спросил, сделал вид, будто и не замечает его, но внутренне он весь напрягся: забудет или не забудет этот нечестивый прочесть молитву?
Ласло Кун не забыл. С лицом, залитым бледностью, с каким-то совершенно необычным для него выражением томности, он тотчас опустил ложку, которую взял было машинально, и, сложив руки, произнес ту же самую молитву, что минутами раньше читала его дочь; слова он произносил заученно, по въевшейся в кровь привычке, которая направляет поступки, даже когда мысли заняты другим. Ласло Кун проглотил три ложки остывшего супа и отодвинул тарелку. Никто не уговаривал его поесть. Янка положила ему тушеной картошки, он поковырял вилкой жаркое и потянулся к питью, выпил два стакана воды. «Заболел, наверное», – подумал священник. Бледность его бросалась в глаза, таким Ласло Куна никогда не видели. Священник тотчас придумал для зятя самые страшные болезни, губительные скоротечные хвори. Господь карает его, священника, недругов. Внезапно старика охватило беспокойство, хотелось сию же минуту вскочить из-за стола: он запамятовал, как в точности гласит церковный устав – можно ли восстановить в сане священника, отошедшего от дел? Если Ласло Кун умрет, сможет ли ой вновь стать священником в Тарбе?
Янка также не спускала глаз с мужа. Обычно Ласло Кун сразу замечал, что на него смотрят, сейчас же, когда взгляды всех присутствующих были обращены на него, он не поднимал головы; впрочем, и все остальные чувства в нем как бы притупились, он сознавал только, что у него нет аппетита, что он устал, его клонит ко сну, и больше всего ему хотелось бы сейчас лечь и забыться. Недавняя, ненависть, к которой примешивалось озлобление, тоска и. желание – все те страсти, что терзали его на Кунхаломе, теперь утихли и ушли куда-то, заглушённые лекарством. Сейчас он способен был совершенно спокойно думать о том, что через час увидит Аннушку. Он вскинул глаза, нет ли на столе еще какой еды, и хоть чем-нибудь бы промочить пересохшее горло, хорошо бы выпить стакан воды с лимоном или, по крайней мере, съесть чего-нибудь из фруктов, но на столе ничего такого не было. Янка не решалась покупать фрукты из-за отца. У Ласло Куна даже; засосало под ложечкой – так хотелось чего-нибудь освежающего, хотелось положить в рот хоть одну виноградину. Он снова поднял глаза, перехватил взгляд Жужаниы. Голубые глаза дочери улыбались ему. Он тоже ответил ей улыбкой, но вымученной, безо всякой радости.