Янка за всю дорогу не проронила ни слова. Сусу, которой всегда доставляло необыкновенное удовольствие кататься на автомобиле, на сей раз от испуга и огорчения даже не смотрела по сторонам, она не сводила глаз с матери, ластилась к ней, прижималась лбом к ее плечу. В другое время Янка тотчас наградила бы дочь ответной лаской, однако сейчас она казалась безучастной. Янка, правда, держала ее за руку, но делала это безотчетно и неосознанно, сама же она из-под вуали неотрывно и пристально уставилась на дорогу прямо перед собой. Даже Приемыш сидел молча, нахохлившись, он прикрыл глаза и о чем-то задумался. Он никому ни словом не обмолвился об Аннушке, то-то вытянутся у всех физиономии, когда увидят ее на кладбище. А, черт бы побрал эту Аннушку, как будто нет у него на сегодня дел поважнее! В пять часов партийное собрание, а пока что, до четырех, он волен тянуть псалмы.
Автомобиль подкатил ко входу на Кладбище и, как только они вышли, повернул обратно, за остальными. От ворот до часовни было минут десять хода, священник вытянулся, точно кол проглотил, и уставился вдаль, – лишь бы не видеть раскрашенной статуи Иисуса, которая стояла в обвитой плющом нише как печальная память о той поре, когда открывали кладбище; кладбище было общее с иноверцами, и потому городские власти дали разрешение католикам установить эту статую, на святом месте поставить этого идола размалеванного.
Священник опирался на руку Янки не потому, что нуждался в поддержке или жаждал этой дочерней близости, но таков был обычай; и Приемыш, тоже не дожидаясь чьих-либо указаний, взял за руку Жужанну. Янка поправила на девочке шляпу, когда Сусу и Приемыш прошли вперед. Священник искоса поглядывал на дочь, плачет ли она, но Янка не плакала. Дочь была совершенно неузнаваема, точно бы и вовсе чужая. Откуда набралась она дерзости, чтобы ослушаться воли отца и взять с собой Жужанну, как посмела она произнести вслух ласкательное имя, упоминать которое он запретил еще несколько лет назад? Это смерть матери так изменила ее – попытался он найти объяснение и на том почти успокоился: сколько слез перевидал он на своем веку и каких только богохульных речей не наслушался за долгие лета, как читал отходную над усопшими, и, хотя смерть есть благостное соединение с Господом, в их же случае – особая милость Господня, от Янки не приходится ждать трезвого образа мыслей, как подобает христианке, исповедующей реформатскую веру. «Волнение и скорбь породили в ней и обеспокоенность, и несдержанность эту», – подумал он, но тут же с чувством какой-то растерянности вдруг осознал, что Янку не назовешь сейчас ни обеспокоенной, ни несдержанною. Священник опять покосился на дочь. На этот раз и Янка тоже ответила ему взглядом. Лицо ее, угадываемое под вуалью, приобрело неведомую дотоле значительность и казалось почти красивым.
– Папа, – начала она ровным, спокойным голосом, но негромко, – помните, вы искали тогда траурное извещение, вам не хватало, чтобы послать в Шарад дяде Даниэлю. Это я взяла извещение, потому вы и недосчитались. Я послала его Анжу.
Должно быть, сам Господь удержал десницу его, иначе священник прибил бы Янку! Он выдернул руку из ее руки, не в силах более выносить ее прикосновение. Янка – что было видно даже под вуалью – улыбнулась. Она окликнула дочку и притянула ее к. себе, а священник вцепился в Приемыша: от ярости у него все плыло перед глазами.
Достойная супруга богоотступника! Тот призвал Аннушку, дабы смиренно открыть перед Господом сердце свое, а Янка пригласила Анжу – втайне, исподтишка, самым предательским способом. Во что они желают превратить похороны?! Янка поставила на стол лишний прибор, не испросив у него соизволения, – похоже, от одной только мыслимой возможности, что Аннушка появится, нарушен благочестивый порядок в доме, все полетело кувырком, все пошло прахом, и голуби превратились в аспидов. Ужели воистину нет подле него никого из близких духом, никого, помимо этого юноши, его же ниспослал ему Всевышний, дабы не был он в старости своей сир и одинок в юдоли сей? Верного и послушного сына, кроткого и благонравного, единственного богобоязненного среди прочих всех, грешников и нечестивцев. Янка с дочерью шла впереди него – медленно, спокойно, как человек, совесть которого чиста.