Вот так они и шли, бесконечными, нестройными колоннами, 266 000 зарегистрированных и, кто узнает, сколько тысяч неопознанных, безымянных узников. Вот сюда. Вот сюда!
Окруженный сторожевыми башнями и рядами колючей проволоки, прямоугольный участок земли. Гравий. Восстановленный макет барака. Музей. Экспозиция: «Историческое прошлое третьего рейха». 1933 год. 30 января — «Принятие власти», 22 марта — «Основание ее фундамента» и символы: «Концлагерь Дахау», «Дахау — высшая школа СC»[16]. Места расстрелов. Транспорты инвалидов (конечная остановка — газовая камера). Крематорий. Освобождение. Суд над палачами… Много ли разглядишь сквозь толщу сорока четырех лет… Вот он, знакомый по многочисленным фотографиям мемориал жертвам лагеря: стена колючей проволоки, но если присмотреться повнимательнее, то оказывается вовсе не колючая проволока, а человеческие тела — худые и острые, сцепленные друг с другом в одно неразрывное, единое целое. Комплекс служебных зданий. Единственные ворота, решетчатые, украшенные выкованной надписью: «Труд делает свободным». Лагерная «улица», по обеим сторонам которой располагалось по пятнадцати жилых бараков. В каждом 160 арестантов. Здесь же, в бараке (№ 5), находилась лаборатория доктора Рашера, в которой проводились опыты над беззащитными людьми в условиях чрезвычайно низкого давления или низких температур. Здесь же экспериментировал доктор Шиллинг, искусственно заражая подопытных различными болезнями. И голое, голое, голое поле. Тогда оно было утрамбовано сотнями тысяч ног…
Как клеймо на теле преступника, выжжено на теле страны слово «Дахау». Никакой поток событий не смоет его. Никакое время не зарубцует. Давно отлетела, скрылась ничем не примечательная железнодорожная платформа, а перед моими глазами все маячил и маячил белый жестяной щит с черным словом «Дахау». Так бывает, когда взглянешь на яркий огонь. Напрасно потом закрываешь глаза. Он горит и под закрытыми исками. Жжет, ослепляет, и никуда от него не укрыться.
Дахау. Конечно, никто не спрашивал согласия граждан этого городишка на устройство лагеря. Разумеется, что если бы они даже и захотели, то не смогли бы помешать его сооружению. И естественно, что город Дахау несет за нацистский период истории Германии такую же долю ответственности, как и любой другой немецкий город. Не меньше, но и не больше! Вот что страшно. Ведь если вдуматься, Дахау не исключение… Лишь случайный символ.
Защелкали стрелки. Замелькали огни семафоров. Заскрипели колеса. Наш состав вкатывался под стеклянный свод главного мюнхенского вокзала.
Я сижу в ресторане привокзальной гостиницы, изучаю в ожидании завтрака врученный мне администратором рекламный буклетик и получаю следующую информацию. Мюнхен — столица Баварии. Бавария — самая крупная по территории из земель, входящих в Федеративную Республику. Ее площадь — около семидесяти тысяч квадратных километров, из которых свыше шестидесяти тысяч занимают сельскохозяйственные угодья и леса. Население — десять с половиной миллионов человек, в том числе население Мюнхена — миллион четыреста. Далее говорится о достопримечательностях Мюнхена и об особом патриотизме баварцев, под которым следует понимать их наследственный консерватизм и стремление к сепаратизму.
Не берусь судить о причинах этих явлений. Но думаю, дело тут не в характере баварцев, а в политических и экономических условиях, в которых формировалась Бавария. Ее крестьянское нутро. Ее отдаленность от политических центров. Ее естественные границы. О баварцах, кажется, еще коренится представление как о людях, которые хотят, чтобы их оставили в покое. В наш век это значит желать невозможного. Но я отвлекся от брошюрки.
В столицы Мюнхен, можно сказать, попал случайно, по прихоти баварского герцога Генриха Льва, пожелавшего заняться организацией торговли солью. Для размещения складов был выбран поселок на берегу реки Пзар, расположенный на дороге, ведущей к большому монастырю. Селение так и называлось: Мюнхен (монахи). Было это в году 1158-м.
Но у городов, как, впрочем, и у людей, прошлое но всегда гармонирует с настоящим.
Боюсь быть оспоренным, обвиненным в отсутствии вкуса и других грехах, но скажу прямо и откровенно: не нравится мне этот город. Мне кажется, что в чем-то он фальшив. Или, скажем мягче, странно противоречив. Нет, он не безлик, как многие современные города, по и не национален. Скорее космополитичен, аморфен и при всей своей кажущейся оригинальности не оригинален, лучше, не самобытен. Смесь юга с севером, востока с западом. Вкуса с безвкусицей, столичного с провинциальным. Может быть, именно здесь, более чем в каком-либо другом городе Западной Германии, чувствуется иностранное влияние: итальянское, французское, голландское. Но оно не бросается в глаза как нечто чужеродное. Скорее наоборот, именно оно и присуще городу, именно оно и определяет его лицо. Короче, Мюнхен — не характерный для ФРГ город, хотя сегодня самый притягательный в стране, особенно для молодежи. Он и не музейный город, хотя нашпигован музеями, да и сам как музей. Он не театральный город, хотя по количеству сцен и созвездию актеров он, безусловно, держит первенство. Мюнхенский университет и Высшее техническое училище самые крупные в стране, но нет в нем ничего, абсолютно ничего от университетского города. Он носит славу города художников. Но где его великие мастера? Крупнейший книгоиздательский центр. Но где его поэты и писатели? Казалось бы, кому, как не ему, перенять если не административное, не политическое, то культурное, научное наследство Берлина. Но этого не случилось. Почему? Чего-то не хватает этому гиганту, несмотря на кажущееся изобилие и процветание.
Чего? По-моему, самобытности, возникшей на национальной основе.
Говорят: кто ищет, тот находит. А кто приходит без вопросов, тот уходит без ответов.
Мой первый вопрос здесь был: «Как попасть в «Хофбройхауз»[17]. Подозреваю, что я был не оригинален, Многие приезжие начинают именно с этого вопроса. Потому что «Хофбройхауз» и есть та самая главная пивная… И вот пожилой господин, переживший то самое время, охотно растолковал мне путь к этому почтенному заведению, не только стены которого, но, думается, и многие клиенты помнят залихватские речи основателей «тысячелетнего рейха». Кажется, спроси и услышишь: «Вот здесь сидели все они…» Но мало уже кто спрашивает. Утратился как-то интерес к истории.
«Пивной дворец» — так следовало бы переводить имя этого заведения — имеет три этажа. На третьем — парадный зал, на втором — респектабельный ресторан, и на первом — то, что составляет славу всей пивной, если это понятие приемлемо для помещения, вмещающего уж и не знаю сколько сотен питухов. Обстановка здесь, конечно, самая «романтичная». Низкие сводчатые потолки, под которыми плавают непроницаемые тучи табачного дыма, длинные, крепко срубленные дубовые столы, такие же лавки, никогда не пустующие. Все огромное помещение наполнено десятками самых разнообразных звуков. Обрывки разговоров, песен, брани, криков весьма органично сплетаются в пеструю пауковую ткань, переливающуюся всеми цветами радуги. Время от времени эту оргию как бы подминает под себя грохот духового баварского оркестра. Компании сколачиваются мгновенно и так же быстро рассыпаются. Любители выпить шатаются по залу в поисках единомышленников, выясняют отношения, постукивая, как правило, кружками об стол, как бы вбивая мысли и собеседника. К хору густых мужских голосов время от времени примешиваются вибрирующие тона кельнерш, «пивных девушек», как их здесь величают. Говорят, что в Мюнхене существует то ли орден, то ли цех таких официанток, принадлежать к которому не так-то просто, как не просто работать в «Хофбройхаузе», особенно на его знаменитом первом этаже, известном более под именем «Конюшня»[18]. Нужно, утверждают знатоки, по меньшей мере обладать моральной устойчивостью, огромной выносливостью, физической силой, пониманием мужских слабостей и всепрощающей материнской добротой. Без этих качеств здесь делать нечего.
16
Нем. Schutzstaffel — сокращенно СС (дословно: охранный отряд. Привилегированные войска фашистской Германии).