Вильнул змеиным телом автобан, словно стряхнул с себя открывшуюся было глазу долинку, и вот уже втянулся в зеленые складки гор. Вверх, вниз, вправо, влево. Мосты, эстакады, туннели. Луга. Поля. Леса. Царство зелени. И растаяли серые мысли. И кажется, вовсе это не Западная Германия с ее концентрацией и централизацией, а забытая богом и бизнесом глухомань.
Поворот. Еще поворот. И никаких лесов, лугов, полей. Бетонный лоток автострады перерастает в бесконечно длинный, повисший в воздухе мост. Словно смотришь из самолетного иллюминатора. Далеко-далеко внизу широкими серебряными кольцами убегает за волнистый горизонт речка, а с крутых берегов катятся, катятся к ней бесконечные серебристо-зеленые волны виноградников, омывающие дряхлые, но все еще стройные и величественные стены средневековых замков и башен…
И снова гладкая равнина с разбросанными там и сям то ли деревнями, то ли поселками, то ли городами. И леса. И холмы. И горы. Как сконцентрирована здесь природа. Считанные часы. Автобан. Надежная, хорошо отрегулированная автомашина. И вся страна как на ладони.
Нежно-серое, скорее перламутровое, а еще лучше, опаловое Балтийское море. Его здесь называют Восточным. Озера. Реки. Каналы. Исцарапанная когтями отступающего ледника земля. Ее изумрудно-зеленые лоскутья словно нитками сшиты, сцеплены, сметаны друг с другом стежками дорог. Отлетают назад мосты. Отталкиваются паромы. Меняются формы домов. Камышовые крыши уступают место черепичным. Остается дорога. Ровная, гладкая, неизменная. И вот вьется она около белых, поросших редкой, высокой травой дюн, за которыми беспокойно ворочается неприветливое Немецкое море. Здесь его называют Северным. Полоска прибоя. Полоска пляжа. Полоска дюн. Полоска асфальта. Полоска аккуратных курятников-домиков, среди которых, как слоны среди цыплят, возвышаются бетонные массивы современных отелей и пансионатов.
Приливы-отливы моря. Приливы-отливы людей. Людей и море связывают дороги. Давно осталось за спиной море. Кажется, едешь степью. Зеленая, нет, сиреневая от цветущего вереска степь. Но это никакая не степь. В ФРГ степей нет. Это Люнебургская пустошь. Через века пронесла она свою первозданную болотную красоту. Но вот пришли дороги. И на месте поросших вереском, мхом да чахлыми деревцами кочек появляются золотистые поля пшеницы или зеленые, засеянные нужной травой луга. Многоструктурная область сельского хозяйства.
Где-то за рощицами горбятся городские крыши. Торчат гребни труб. Словно колонны пленных, шагают с поднятыми к небу руками опоры высоковольтных линий.
Шорох шин. Свист встречных экипажей. И не хочется никуда смотреть. Только вперед, на бросающееся под колеса шершавое асфальтовое полотно да на дорожные знаки. Будут леса. Будут болота. Будут широкие реки, отвесные скалы. Но никому не удержать дороги. Не пройдет и дня, и она приведет нас к южным границам страны, к Альпам. Или к восточным. Или к западным. Могут меняться кулисы, климат, диалекты, пейзажи, мундиры полицейских, архитектура зданий, архитектоника городов.
Неизменной останется дорога. Широкая, ровная, своевременно отремонтированная, разлинованная и достаточно забитая машинами таких же путников, как мы сами.
Проторенные лапами и подошвами, выбитые копытами и колесами, вымощенные булыжником и брусчаткой, залитые асфальтом, закованные в бетон, разбрелись, разбежались по Земле дороги. Связывают они города, ведут к деревням, стойбищам, кочевьям. Они связывают вчерашнее с сегодняшним и ведут в завтрашнее. И нельзя остановиться. Нельзя развернуться, поехать вспять. Ни человеку, ни народу, ни человечеству. Ведь у него тоже своя дорога. Правда, не такая ровная и благоустроенная, как автобан.
КТО ВЫ, БУНДЕСНЕМЦЫ![19]
Мы сидим в купе скорого поезда. Мы — это я и пять моих попутчиков, граждан ФРГ. Мы не знакомы друг с другом. Нас свел случай. Глупо сидеть глаза в глаза и молчать. Кто-то о чем-то спросил. Кто-то что-то ответил. Завязался разговор. На общую тему. Я в принципе понимаю, о чем речь. Но на каком-то этапе понимать перестаю. Мне кажется, что и сами собеседники не всегда хорошо понимают друг друга. Я присматриваюсь к своим соседям. Мой визави — здоровенный, с иссиня-черной бородой и такой же шевелюрой здоровяк. Широкое лицо. Мясистый нос. Рядом с ним — лысоватый господин с длинным узким лицом, которое почему-то принято называть интеллигентным. Две дамы. Друг против друга. Плотная, почти квадратная блондинка. И очень тонкая, изящная брюнетка. Рядом со мной горбоносый рыжий юноша, тощий, как скелет. По странной иронии, единственный из всей нашей компании, кто хоть частично удовлетворяет сложившимся представлениям о внешности «среднего» немца, — это я. Строго говоря, так оно и есть. Я и есть «немец». То есть немой, не говорящий. Так на Руси называли всех иностранцев. Лишь потом, по мере развития связей, появилась детализация: француз, итальянец, англичанин. А немцы оставались немцами. Почему не германцами? По-моему, в силу своей неоднородности. Есть конкретная страна Англия. Италия. Франция. А Германия? А Германия всю свою историю была чаще этнографическим, нежели политическим, понятием. Где она начинается? Где кончается? Естественных границ со своими соседями она почти не имеет, а политические слишком зыбки, слишком были зависимы от военного счастья… В то же время внутренние области Германии оказались разделенными массивами и реками на отдельные бассейны, довольно четко разграниченные, как бы предназначенные для обособления. Не потому ли феодальные порядки задержались здесь особенно долго, а политическая карта пестрела десятками, а то и сотнями цветов. И было это сравнительно недавно. А давно? Какие народы прошли по этой благодатной земле, не попытавшись осесть на ней? А еще дальше. Кто такие неандертальцы? Кто такие гунны? Куда они девались? Каким народам дали жизнь?
Ну ладно, все это история. Далекое прошлое. А настоящее? Кто ate они, эти граждане, населяющие страну ФРГ? Каков он, «типичный» бундеснемец? Думаю, что, как такового, нет его вообще. И, более того, никогда и не было. Мне вспоминается виденная в одном из здешних журналов карикатура, относящаяся к началу тридцатых годов, потом неоднократно перепечатываемая. На ней было изображено уродливое существо с неандертальским черепом Гитлера, туловищем Геринга и ножками хромого Геббельса. Подпись: «Чистокровный ариец». Статистика, относящаяся к довоенной Германии, говорит, что среди школьников белокурых детей с голубыми глазами было лишь 32,5 %. Как известно, волосы с годами темнеют. Так что говорить о «белокурой бестии», подразумевая под ней эталон «типичного» немца, как это делали расисты, — значит оскорблять прежде всего самих немцев.
Нет, не внешность объединяет людей в нации и государства. А совсем другие факторы.
Вот и постараемся без широких обобщений, ни в коем случае не претендуя на законченность суждений, а тем более на их непогрешимость, описать то, что, по нашему мнению, отличает граждан ФРГ от других представителей рода человеческого. Думается, нам надо спешить. Похоже на то, что молодое поколение западных немцев, варящееся в котле «Общего рынка», хочет сдать в музей заодно с дедовскими костюмами и национальные черты характера, и обычаи, и образ жизни.
Немцы и западных и восточных земель, провинций на протяжении истории заявляли о себе не раз решительно и громко.
Нужно ли говорить, что этот народ подарил миру книгопечатание и порох. Немцами были Гёте, Моцарт, Гегель, Энгельс. Но немцем был и Гитлер. Обе мировые войны, поставившие под угрозу цивилизацию, были развязаны немцами. Нет, кажется, на земле парода более противоречивого, более непонятного. Ни в мировой, ни в самой немецкой литературе нет недостатка в злейших нападках на всю нацию в целом, равно как нет недостатка в безудержном ее восхвалении.
19
Граждане Федеративной Республики Германии в обиходе называют свою страну сокращенно: Бундесреспублик (Bundesrepublik). Отсюда и наименование настоящей главы.