Больше всего переживаний было, когда однажды они наткнулись на заячью нору и с аппетитом слопали пятерых зайчат, несмотря на яростное сопротивление матери-зайчихи, которая надавала Фридезинхен оглушительных, точно барабанная дробь, оплеух. Но барсуки почти не чувствуют ударов, их защищают жир и густой мех. Вот только нос они вынуждены беречь, а то сильный удар по носу может барсука и убить.
Когда ночи бывали безлунными, непроглядно темными, а иной раз еще и дождливыми, Фридезинхен совершала и дальние прогулки с детьми, они выходили из лесу в чистое поле, неподалеку от человеческого жилья, и даже забирались в сады. Вообще-то барсуки не выносят человеческой вони, избегают близости людей, пожалуй, даже больше, чем их вечных спутников, быстрых, всюду сующихся и все вынюхивающих собак с их громким лаем и острыми зубами. Но на полях и в садах у людей растут такие вкусные вещи, как морковка и свекла, на грядках зреет восхитительная клубника, в виноградниках висят крупные грозди, и даже молодая зелень всходов тоже очень недурна — по сравнению с ними самая лучшая лесная трава кажется кислятиной.
Такой богато сервированный стол иногда усыплял глубоко укоренившуюся осторожность Фридезинхен, особенно если у нее уже слюнки текли при мысли о подобных лакомствах. К тому же она знала, что собака на хуторе Хуллербуш может только громко лаять и громыхать цепью, но не более того. Ведь именно эта железная цепь накрепко приковывает собаку к ее будке, и барсуки могут совсем вблизи от ее гневно лязгающих зубов уютнейшим образом наслаждаться лакомствами этого сада. Потому что забор для настоящего барсука никакая не преграда: минута-другая — и он уже сделал подкоп под проволокой или штакетником.
Во время одной такой экскурсии в сад им вновь пришлось пережить приключение. Только барсуки собрались попробовать, нежная ли в этом году уродилась морковка, (а Фридолин уже был просто счастлив — ему удалось застичь жирного крота за его подрывной деятельностью и отправить на пожизненное заключение к себе в брюхо) как вдруг бешеное тявканье дворового пса умолкло и перешло в жалобный, какой-то умоляющий вой. Хозяин собаки, припозднившись, возвращался из гостей и как раз вошел во двор.
— Аста! — крикнул он. — Да замолчишь ты наконец, окаянная шавка!
При звуках человеческого голоса оба барсучонка тихо и поспешно кинулись искать защиты у матери, и Фридезинхен вместе с ними спряталась в путанице плетей гороха и прутьев. Но Аста даже не собиралась умолкать, она бросилась навстречу хозяину, насколько позволяла цепь, положила передние лапы ему на плечи и заскулила, умоляя спустить ее с цепи, чтобы она могла поймать бесстыжих воришек.
Хозяин, не понимавший собачьего языка, погладил Асту и сказал:
— Чего тебе, Аста? Ну, будь умницей, собачка! Это наверняка просто еж, а ты ведь знаешь, Аста, этих полезных животных, охотников на мышей и змей, трогать нельзя, не то я тебе задам!
Но собака не перестала скулить, тем самым умоляя хозяина все-таки спустить ее с цепи — на сей раз это не еж, а что-то совсем другое. Пусть хозяин сам принюхается, тут вовсе не ежом пахнет… Но у хозяина, как и вообще у людей, был очень глупый нос, он различал только самые явные запахи, но никогда не мог почуять ежа или барсука или хотя бы установить разницу между ними… Собачьи мольбы в конце концов смягчили хозяина, и он спустил собаку с цепи.
Аста бросилась в темноту сада, хозяин ворча двинулся за ней, он уже сердился на себя за то, что поступил против своей воли и вот теперь должен, спотыкаясь в темноте, тащиться за собакой, вместо того чтобы отправиться спать в мягкую теплую постель. Аста, очень крупная рыжевато-черная овчарка, рыла землю возле забора. Но поскольку ее лапы далеко не так хорошо приспособлены для рытья земли, как барсучьи, и она в своем охотничьем рвении выбрала отнюдь не самое мягкое место, а принялась рыть твердую дорожку, дело у нее двигалось медленно. Барсучата же между тем тихонько сидели с мамой в зарослях гороха.
Подошел хозяин, увидал, как Аста роет землю, и сказал сердито:
— Я же сразу понял, что ты опять просто хочешь в огород, охотиться на ежей! Ко мне, Аста, живо!
Но овчарка, наконец-то свободная и воодушевленная охотничьим азартом, даже не думала отказываться от своих намерений; она просто отбежала немножко подальше и вновь принялась рыть землю.
— Проклятая собака! — воскликнул хозяин в ярости и ринулся во тьму вслед за собакой. Дело в том, что у хозяина была еще и хозяйка, иными словами — его жена, и она могла здорово рассердиться, если собака проберется в огород, потопчет ухоженные грядки и помнет своими грубыми лапами нежные растения. — Ты будешь слушаться?! — гневно кричал хозяин.