Итак, в XII веке Германию привлекала не только Италия, к которой ее толкали имперская мечта и империалистическая реальность; на Германию оказывало воздействие благодаря географии и динамизму ее народов притяжение Востока. На юге она хотела господствовать в силу того, что являлась империей; на востоке желала завоевывать, захватывать, оставлять завоеванное в своем владении: германизировать. В этом заключались ее две главных амбиции. Во всяком случае, следуя им, она могла не бояться дезинтеграции, как и амбиций своих соседей. Славяне занимали оборонительную позицию, а Польское королевство чаще всего соглашалось быть вассалом королевства Германского. Точно также обстояло дело и на севере с Данией. На юге Германия руководила Италией как частью империи. На западе Франция была озабочена другими проблемами, связанными, прежде всего, с отражением внешних попыток — Каталонии и Англии — расчленить ее целостность. В общем, именно в этом отсутствии реальных центробежных сил и внешней угрозы и заключался наилучший исторический шанс для Германии, объединившейся на основе языкового единства и цивилизации, которая родилась из этого единства.
И тем не менее история также сыграла и против этого объединения.
С одной стороны, действительно, самые западные области королевства (Брабант, Геннегау, Голландия) мало интересовались германскими предприятиями и продолжали жить собственной жизнью, ибо судьба их сложилась вне зависимости от чисто немецкой реальности: эти края при Верденском разделе 843 года не вошли ни в долю Карла Лысого (Франция), ни в долю Людовика Германика (Германия), а были включены вместе с Италией, Провансом и Бургундией в территории, доставшиеся Лотарю, с тем чтобы со временем сформировать северную закраину Лотарингии, включенной в 925 году в тевтонское королевство.
Эти земли не стремились примкнуть к другой политической структуре, а желали вести свое собственное существование, не принимая во внимание, также и по географическим соображениям, самые важные немецкие достижения в южном и восточном направлениях.
С другой стороны, чисто германский гений и общеисторическое развитие ввели в игру два элемента, которые вроде бы могли ослабить сплоченность.
Первый из них исходил, как можно было с большей или меньшей ясностью полагать, от некой власти, практически трудно определимой, но принадлежащей аристократии, власти того же происхождения и той же природы, что и королевская, возможно, и данная народом, но скорее — власть военачальника над своими воинами.
Итак, в аристократической среде самое важное место было занято теми, кто в X веке, при общем ослаблении центральных органов, сформировал для себя княжества, соответствовавшие — и это было их основополагающей чертой — «этническим группам, отличавшимся друг от друга диалектами и юридическими учреждениями» (Ш.Э. Перрен). Так возникли этнические или национальные герцогства (Stammes-herzogtum) Саксонское, Баварское, Швабское, Франконское и Лотарингское. Германия X века являлась страной, состоящей из пяти этих «государств», воодушевленных ярко выраженным партикуляризмом.
В конце X и XI веков королевская власть яростно старалась ослабить эти разъединяющие силы.
Частично ей удалось установить над ними свой контроль, оставив за собой право инвестировать герцогства, тем более что понятие этнического герцогства к тому времени стерлось и уступило место более простой реалии герцогства территориального или земельного, то есть совокупности территорий, неоднородных по обычаям и правовым основам, но управляемых одним герцогом. Тем не менее, в середине XII века еще существовали герцоги новой формации, отличающиеся от старых герцогов титулами и влиянием. Они правили по собственному усмотрению и руководили многочисленным населением, знатным и незнатным, распоряжаться которым монарх мог лишь через них. Они поддерживали идею общественной власти, осуществляемой коллективно королем и аристократией, и идея эта упрочилась с 1125 года, после того как выборная система вновь вошла в силу.