Таким образом, империя как будто вновь обрела «все свое величие». Никогда еще «ее слава» не была такой сияющей, никогда ее так не почитали и не боялись. К тому же она встала на путь превращения в наследственную монархию в пользу династии Штауфенов и будет ею при Генрихе VI и Фридрихе II в течение более полувека.
Никогда со времени Карла Великого и Оттона Великого успех не был таким блестящим, и если уж сравнивать этих императоров, то наибольшего уважения заслуживает Барбаросса. Потому что Оттон хоть и установил в Германии монархию как учреждение и власть собственной семьи, но никогда не сумел дать Италии почувствовать свое постоянное присутствие, как это удалось Фридриху благодаря его действиям в Тоскане и Пьемонте. Что же до Карла Великого, чья деятельность имела более широкий диапазон и разворачивалась на больших пространствах, то результаты его трудов оказались до странности недолговечными. Впрочем, трудно судить об этом, соотнося его дела с делами Штауфена, так как у них были совершенно разные масштабы.
Действительно, прославленный император XII века в противоположность своему авторитетнейшему предшественнику и несмотря на иногда разыгрывавшуюся фантазию, никогда не ставил перед собой задач, охватывавших весь Запад целиком. По этой причине, если мы будем рассматривать их в плане Европейской истории, то Карл Великий, может быть, был более значительной фигурой, так как, распространяя и укореняя христианство, укреплял понятие государства, воссоздавая империю, он внедрил на нашем континенте учреждения, которые несмотря на всевозможные изменения никогда полностью не были забыты, и всемерно способствовал заложению основ цивилизации, сохраняемых Европой до наших дней. К сожалению, несмотря на эти результаты его дело пострадало именно от безмерности его территориальной протяженности, ибо у этого Каролинга никогда не было ни малейшего «географического представления» о том огромном мире, которым он в сущности правил.
Барбаросса, напротив, был единственным императором, имевшим четкое понятие о своих государствах, или, по крайней мере, умевшим приложить свои усилия в пространстве, которое было ему прекрасно известно. В этом и состояла благодаря его реализму, хотя порой он долго осознавал реальность (например, в Ломбардии) — основополагающая черта его гениальной натуры. Этим объясняется его все более явная осторожность в отношении Южной Италии и отказ от любых проектов прямого подчинения себе Сицилийского королевства. Этим объясняется и его равнодушие к германской экспансии на востоке, свобода, которую он предоставлял Генриху Льву и вообще двусмысленность их отношений. При этом географические рамки его деятельности остались теми, пределы и различия которых были ему знакомы: это территория, которая на севере немного выходила за Лан, на востоке оканчивалась Лужицкой землей и Австрией, на западе охватывала области по берегам Мозеля, современную Лотарингию. Эльзас и Франш-Конте, зато на юге простиралась до южных границ герцогства Сполето и Марке, то есть до Римской области. И здесь его деятельность была изумительно последовательной. Он оставил во всех своих странах след — немецкий отпечаток, заставляя соотечественников наблюдать за негерманскими областями, привязывая их к судьбе империи, дух которой, душа и власть были немецкими. По этой причине и именно потому, что Карл Великий выходит за пределы этого ограниченного пространства, Барбаросса остается самым великим политическим деятелем и самым авторитетными императором средневековой Германии. И все же его замыслы несмотря на их удачу, на их славу были далеки от полного успеха. В Германии никто более, чем он, не способствовал феодализации общественных функций и даже росту влияния принцев. Возможно, что он не видел другого способа действий, или же такого способа не существовало вообще. Но сотрудничество с высшей знатью в государстве, становившемся все более феодальным, требовало для сохранения монархии значительного авторитета, неустанной энергии и, помимо всего, отсутствия слишком серьезных проблем как внутреннего, так и внешнего порядка. Для этого сотрудничества фактически было необходимо ограничение его амбиций как монарха в Италии и контроль над привилегиями, пожалованными аристократии. Такие требования, истинный груз которых он вполне ощутил, не могли выдерживать долго, тем более что в территориальном отношении знать имела тенденции к расширению своей власти и принуждала короля применить принцип, установленный им самим, об обязательном перераспределении ленных владений и функций, тем более что ссора между Вельфами и Штауфенами окончательно не прекратилась. Естественный расклад сил был в пользу местных интересов, в ущерб центральной юрисдикции.