В тот же день (21 июля) в Кьодже был составлен акт о восстановлении мира между папой и Штауфеном, который после его ратификации через несколько дней в Венеции стал известен как Венецианский мирный договор.
Этот текст отличался от текста документа Ананьи по двум позициям. Во-первых, уточнялось, что не только император, но также императрица и их сын Генрих лично принесут клятву в том, что будут соблюдать положения этого политического документа. Во-вторых, проблема, связанная с владениями Матильды, была ловко отодвинута в сторону: было лишь заявлено, что Фридрих вернет папе «все владения и административные учреждения — будь то префектуры или что иное, которыми владела Римская церковь и которые были у нее отобраны, за исключением прав империи», и эта последняя оговорка касалась именно нерешенного вопроса о спорном наследстве великой графини. На следующий день, 22 июля, два немецких графа от имени монарха поклялись соблюдать этот мирный договор, а также перемирия с лигой и Сицилией, — и лишь после этого Штауфену было позволено прибыть в Венецию.
24 июля Фридрих явился в церковь Св. Николая в Лидо, где три кардинала сняли с него анафему, которой он был предан в 1160 году, и приняли в сферу подчинения папы нескольких раскольных прелатов. Потом Фридриха принял дож и они прибыли к базилике Св. Марка, где на огромном подиуме их ожидал Александр III. Фридрих преклонил перед ним колени. Папа, взволнованный до слез, тотчас же поднял его и поцеловал в знак примирения. На следующий день Фридрих был допущен в базилику, где папа отслужил мессу и прочел проповедь, делая особый акцент на вновь обретенном мире и преимуществе сотрудничества двух властей. Фридрих велел перевести ему проповедь, и после мессы у него состоялась долгая беседа с главой церкви. Он без возражений согласился держать папе стремя до и после мессы.
Таким образом, было восстановлено единство церкви; гордый Штауфен наконец уступил. Но он сумел сохранить собственный авторитет, отказавшись от появления на публике в рубище кающегося грешника и не произнеся принародно ни одного слова, могущего принизить его достоинство. В последующие дни это поведение утвердилось еще больше: честь империи должна быть незапятнанной, что, кстати, понимал и Александр III. Это проявилось во время церемонии 1 августа, когда Фридрих при всех велел своим представителям поклясться от своего имени и в своем присутствии в соблюдении мирного договора и перемирий, что явилось их торжественной ратификацией и настоящим вступлением в силу (императрица и его сын принесли клятву несколькими днями позже в замке Ровиго); затем император взял слово для признания своих заблуждений:
«Пусть все знают, — сказал он, — что, хотя облечены достоинством и славой Римской империи, это достоинство тем не менее не мешает нам сохранять в нас то, что присуще роду человеческому, а императорское величие не уберегает нас от незнания».
Выходит, грешил он по незнанию, был плохо информирован — истинными виновниками оказались его советники.
В тот же день, 1 августа, сицилийцы и ломбардцы поклялись соблюдать перемирие. В последующие дни Барбаросса довершил это длинное дипломатическое действо. 14 августа он направил дружеское письмо Вильгельму II, сообщая, что собирается вновь поручить двенадцати немецким принцам поклясться в соблюдении соглашения. 17 августа он заключил с дожем Венеции договор, который возобновлял положения договора 1155 года, возвращал венецианцам привилегии, пожалованные им императорами Оттоном, Генрихом и Лотарем, и обязывался сохранить мир между республикой и итальянскими городами, список которых включал города лиги, где император собирался сохранять теоретический суверенитет. 17 сентября он подтвердил Александру III в послании, исполненном уважения, что будет соблюдать акт, заключенный 21 июля с римской церковью, и еще раз поручил двенадцати принцам империи произнести эту клятву. И, наконец, он повелел Христиану Майнцскому сопровождать папу до Рима. 16 октября Александр III покинул Венецию.
К этому дню все было улажено. Несмотря на трудности и сомнения, Штауфен прошел путь переговоров с папой до конца. Он долго колебался в выборе партнера: Александр или лига? Но, благодаря дальновидным советам людей из его окружения, особенно архиепископов Майнцского и Кельнского, ловко сумел воспользоваться самыми подходящими случаями и, используя в отношении ломбардцев политику кнута и пряника, наилучшим образом договориться со святым престолом. Конечно, ему пришлось уступить, немного унизиться, отказаться от того, что было провозглашено в Ронкалье, а потом в Вюрцбурге — и здесь испытание стало очень тяжелым. Но в конце концов он не потерпел полного поражения. Его власть и авторитет в Германии оставались незапятнанными, тем более что он сумел защитить права раскольных священников. Ни в империи, ни в христианском мире римская церковь больше не будет действовать против него. Наконец, в Италии лига была ослаблена; самые пламенные ее вожди и гвельфы напуганы и принуждены к большей осмотрительности; многие города признавали, что сотрудничество пойдет им на пользу; а главное — он сам понял преимущества этого сотрудничества.