Зацепа, тот книжки писал, а Масляник, говорят, читать любит. Не только Маркса, но и Энгельса, не только Ленина, но и Луначарского, Розу Люксембург, Георгия Валентиновича Плеханова, Льва Толстого, Бориса Пастернака. Говорят, и вовсе такие-растакие книжки у него на столе видели. Одни говорят, для сыскных целей, а другие опровергают: нет, действительно интересуется.
Может, все к лучшему? Может, воскресшему кулацкому замку мы должны быть благодарны так же, как ножу убийцы во времена Бориса Годунова, прикончившего в Угличе царевича Дмитрия Ивановича, сынка Ивана Грозного от пятой жены. Обнаруживал сынок жестокие наклонности, весь был в папашу, а то еще и похлеще. Конечно, Зацепа не царевич, но опыт последних десятилетний показывает: чтоб до Политбюро добраться, царевичем быть не обязательно. Правда, после убийства царевича Дмитрия один за другим пошли лжедмитрии. Однако, авось минет нас смутное время? Что поделаешь, мы идеалисты. Все надеемся, все верим, все ждем. Но, с другой стороны, как же без идеализма? Россия ─ не Голландия, где Бенедикт Спиноза создал свой теологический материализм. В России без идеализма жить тяжело, и о России без идеализма рассуждать невозможно. Чтоб это понять человеку постороннего происхождения, не обязательно отправляться в Мордовию, в Бурятию, в Караганду или Могилев. Посидите допоздна переодетым в ширпотреб Гарун аль-Рашидом в ресторане при Киевском вокзале Москвы, и, даже если в этот вечер никого не убьют, все равно вы с нами согласитесь.
июль 1984 год, Западный Берлин
Печатается по тексту журнала "Континент".
Зеркало Загадок, 1996, №4
КОНТРЭВОЛЮЦИОНЕР
Научно-фантастический рассказ
Профессору позвонили из одного научного ведомства и попросили его рассмотреть проект изобретателя-любителя.
─ Что-нибудь глобальное? ─ спросил профессор. ─ Вечный двигатель, осушение океанов?..
─ Не совсем, ─ помолчав, неуверенно ответил сотрудник, ─ но известный оттенок глобальности, конечно, имеется... Однако, поверьте, ─ торопливо добавил сотрудник, ─ целый ряд расчетов сделан со вкусом и даже изящно...
─ А как в смысле наглости? ─ спросил профессор.
─ Отсутствует, ─ сказал сотрудник, но голос его звучал не совсем уверенно.
─ Почему звоните именно мне? ─ уже раздраженно спросил профессор. Ваше ведомство не по моему профилю... И к тому ж я занят...
Профессор утром съел яичницу с ветчиной, которую любил, но которую ему запрещали врачи и теперь досадовал на себя, ожидая с минуты на минуту болей в печени и чутко реагируя даже на самые незначительные отклонения в своем организме, будь то легкий зуд либо робкое покалывание.
─ Этот изобретатель ходит ко мне уже полгода, ─ сказал сотрудник, ─ я уезжаю в длительную командировку, вместо меня будет другой сотрудник... Говоря откровенно, я звоню вам, уповая главным образом на ваши чисто человеческие качества... Автору проекта надо помочь... Попытаться убедить. Он в ужасном состоянии. Он озлоблен...
─ Понятно, ─ помолчав, сказал профессор, поддавшись на грубую и неталантливую лесть, что с ним иногда случалось, ─ понятно, уговорили...
─ Вот и хорошо, ─ сразу повеселевшим, даже каким-то певучим голосом сказал сотрудник, ─ значит, с вашего позволения проект с сопроводительной бумагой мы пришлем сегодня во второй половине... Как только освободится курьер, мы пришлем...
─ Не надо, ─ сказал профессор, ─ никаких бумаг с курьером не присылайте... Дайте просто автору мой служебный телефон... Мы с ним сами договоримся...
─ Хорошо, ─ сказал сотрудник.
Автор проекта позвонил к концу рабочего дня, и в голосе его чувствовалось отсутствие уважения к авторитетам. Разговор был четким и предельно деловым.
─ У вас есть еще один экземпляр проекта? ─ спросил профессор.
─ Разумеется, ─ ответил автор.
─ Возьмете с собой... Мы встретимся сегодня, на улице у технической библиотеки.
─ Но мы незнакомы, ─ сказал автор.
─ Мои портреты иногда помещают в печати, ─ сказал профессор, несколько уязвленный и потому временно потерявший чувство юмора.
Надо было отказаться от встречи с мелким наглецом, но профессора уже мучил полемический задор, который в его возрасте являлся недостатком.