На основании подобных заключений меня в конце этих курсов всё-таки отчислили: им потребовалась стипендия, которую я получал несколько месяцев, для какого-то «саксаула» ─ сынка азиатского бая, который хотел провести в Москве несколько месяцев. Но к этому времени режиссёры Алов и Наумов уже успели заключить со мной договор, пусть и небольшой договор, на написание сценария по «Дому с башенкой». Хорошее я тоже помню, хотя бы потому, что его было гораздо меньше, но, жаль, тема моей работы другая.
В некоем году заматеревшей брежневщины Юрий Николаевич Клепиков, сам известный сценарист, решил, тем не менее, как режиссёр снять фильм по моему рассказу «Дом с башенкой». На уровне Ленфильма через «частокол» мы перебрались, хоть тоже с проблемами. На Ленфильме в «частоколе» активную роль играл режиссёр Венгеров, на Мосфильме активистом был режиссёр Швейцер Михаил Абрамович, «соавтор классиков», который даже в тех редких случаях, когда начальство было «за», был против. Помню, как на художественном совете в моём присутствии Швейцер Михаил Абрамович, «соавтор классиков», в своём эмоциональном выступлении поведал о том, как он (Швейцер Михаил Абрамович, «соавтор классиков») и его ленфильмовский друг Венгеров в некоем номере гостиницы всю ночь читали мой сценарий и много раз подряд говорили друг другу, что я ─ фашист.
Не страшно. Кличка «фашист» давно уже стала неким подобием клички «холера» или «зараза». Главное, чтобы меня «прогрессивной личностью» не назвали. Это бы обидело. Разве гнуснейший ренегат Жириновский не говорит о «сионистском фашизме»? Разве любимыми проклятиями хулиганов из большевистской «Трудовой России» не являются «жид» и «фашист»? А израильские левейшие трудовики, престарелые хаверы и молодые елды ─ мироносцы и мироносицы разве не кричат «фашисты» своим оппонентам?
О поющих фальшиво, обычно, говорят: медведь на ухо наступил. Израильской певице-мироносице медведь, очевидно, на всю голову наступил, ибо она пропела недавно немецкому слушателю и телезрителю такой речетатив: я согласна, чтобы Израиль был такой маленький, как Люксембург, но жил в мире со своими соседями. И притом, вместо петуха пустила голубя мира.
Спору нет, проживание в Люксоевропе по соседству с Бельгией весьма приятно. Но сравнивать еврейское государство, построенное на песке и пепле, с этим политическим комфортом и фанатичных арабов-исламистов с голландцами и бельгийцами могут только умственно неполноценные. По закону умственно неполноценным запрещено голосование. Эти, однако, поющие и аплодирующие, опускают бюллетени в урны. Такие бюллетени опаснее ножей, камней и пуль соседей-антифадистов. На эти бюллетени ещё больше, чем на ножи и пули рассчитывает Арафат, коварный, как нильский крокодил, надеющийся, что голосующие и голосящие «певцы мира» ─ «жители небесного Люксембурга» ─ позволят ему сожрать земной Иерусалим.
Слово «фашист» ─ давно уже мыльный пузырь. По-моему, итальянцы от него отказались. Кстати, итальянские фашисты давали прибежище преследуемым нацистами евреям, если только они не были большевиками. Но слово «национал-социализм» сохранило своё значение. Национал-социализм ─ это национализм трудящихся, главным образом рабочих («Немецкая национал-социалистическая рабочая партия»).
А что касается сценария, то он написан был мной для Андрея Тарковского и являлся как бы продолжением «Дома с башенкой» (кроме единственного опубликованного тогда «Дома с Башенкой» иное изначально не допускалось). В сценарии развивалась тема поисков утраченного времени, а сюжетно ─ поиски взрослым человеком могилы своей матери, которую он потерял в детстве.
Тема мне близка, могила моей матери ─ где-то под Оренбургом, могила отца ─ где-то под Магаданом. Я поставил им памятники: матери ─ роман «Псалом», отцу ─ роман «Место». Однако это было уже впоследствии.
Тогда же мы с Ю. Клепиковым на студийном уровне всё-таки преодолели частокол, тем более, что в данном случае речь шла не о сложной психологии, как в сценарии для Тарковского, а о самом рассказе, простом и ясном. Однако в смешанном лесу Госкино преобладали «дубы» и «сосны». Вот тут-то и пришлось, как говорится, «лицом к лицу». Был там некий Юреньев ─ кинокритик роста гренадёрского, подходящего для его величества Интергерманландского полка. Уж так по-молодецки разошёлся, что присутствующие «липы» (Блейман) перепугались и пытались ему очень робко возражать. А Юрий Николаевич Клепиков встал и вышел, заявив: «Такое недоброжелательство!» Ну, всякий погром, в том числе и словесный, можно назвать так: «недоброжелательство». Был ещё некий критик Кладо, полудиссидент во времена рабоче-крестьянские, гордившийся своим дворянством и объявивший себя сыном царского адмирала (может, и сын). О «Доме с башенкой» кричал, не говорил, а именно кричал, на полуслове прерывая возражавших: «Нет, это дешёвка!» (Адмирал Кладо был одним из бездарностей, виновных в поражении русского флота во время Русско-японской войны. Подвизался он и как публицист-обозреватель. «Инициатива посылки эскадры адмирала Рожественского (Балтийской эскадры, погибшей под Цусимой, ─ Ф.Г.) принадлежала не морскому министерству, а новоявленным безответственным «стратегам» из «Нового времени», вроде Кладо». Из воспоминаний генерала Игнатьева.)