Главный недостаток в жизни этих «замечательных людей» (если эта серия сохранилась, то жизнь некоторых выдающихся будет описана или уже описана), главный недостаток (всё имеет свои достоинства и свои недостатки) ─ в непонимании последствий победы над тем, против чего борются. Они всегда борются «против», их идеалы «за» настолько заоблачны, что напоминают призывы ЦК КПСС, только с обратным знаком. Один из самых известных российских диссидентов прошлого Герцен говорил об определённого сорта диссидентах, своих современниках: «Их средства устарели, их знамёна истаскались и не всегда в боях, а больше на банкетах и демонстрациях».
Подобные слова вполне можно отнести и к современным, по крайней мере, к части из них. При всей их борьбе «против», подход к проблеме тот же, заоблачный, недифференцированный, однозначный. «Права человека» подчас звучат так же, как «миру мир», «нет войне». В результате такой заоблачности Афганистан обрёл не мир, а кровавую междоусобицу и грозит обратиться в фундаменталистское террористическое государство, наподобие Ирана, а то ещё и хуже, дестабилизирующее всю Среднюю Азию.
Братья-диссиденты из Польши во главе с Валенсой боролись против коммунистического режима, не понимая, что нерентабельные гданьские верфи живы, пока жив нерентабельный коммунистический режим, так же, как и многие предприятия в нынешней России.
Исторические диссиденты, декабристы, которые «разбудили Герцена» (Ленин) по свержению царского режима собирались начинать свои демократические реформы с массового изгнания евреев из России, для того, видно, чтобы освободить место, простор для реформ. При всяких начинаниях, даже самых прогрессивных, при прогрессивных особенно, надо ясно представлять себе последствия.
Вот и нынешняя беда с Чечнёй. Вывод не тот, который западная общественность, и в том числе спецслужбы, предлагает диссидентам. Вывод гораздо более печальный. Опыт войны в Чечне и даже последних лет в Афганистане показывает, что Россия не способна защищать свои интересы, будучи демократическим государством. Это и для Америки проблема весьма сложная. Однако сравнение Вьетнама с Афганистаном, тем более с Чечнёй, неправомерно географически, а значит и геополитически. Не дай Бог, если болезненной альтернативой станет либо политический распад, либо тоталитаризм.
От общих размышлений вернёмся к конкретному диссиденту, а именно к Ф. Светову. О порядочности Ф. Светова, писателя и человека, как я уже сказал, существуют разные мнения.
«…И умолчу о романе, который скоро выйдет в «Новом мире», ─ продолжает Немзер, ─ Заметьте: ещё не вышел, а он, Немзер, уже ничего не говорит, ─ пишет Тарощина, ─ а этичность такого упреждающего удара вряд ли нуждается в комментариях».
Я бы посоветовал С. Тарощиной слово «этичность» ─ в отличие от слова «гнусность» ─ не употреблять, а то, что подобный совет не нуждается в комментариях, разъяснится очень скоро. Думаю, у Немзера были основания умолчать о романе Светова «Отверзи мне двери», а иными словами ─ умыть руки, если он, Немзер, и далее желал сохранить внешнюю репутацию Светова как «человека порядочного».
«В отличие от фигуры умолчания, ─ пишет возмущённая умолчанием критики С. Тарощина, ─ оно, это мнение, предполагает вердикт присяжных заседателей, то есть читателей, о романе Ф. Светова «Отверзи мне двери».
Непонятно, что же мешает этому вердикту присяжных заседателей, то есть читателей, если роман опубликован? Разве для чтения обязательно необходим указующий перст критиков? Весьма часто подобный перст даже вреден, особенно, если перст этот нечист и оставляет на бумаге сальные пятна. Очевидно, вердикту присяжных, то есть читателей, вредит не критик Немзер, а сам писатель Ф. Светов. Куда уж далее, если поклонница Ф. Светова С. Тарощина, указывая своим перстом, рекомендует его с оговорочками: «Я не зову критиков пополнить обоймы Световым. Да, бывает многословен, да, иногда изменяет вкус. Впрочем, это, всего-навсего, моё мнение».
Тем не менее, вопреки тому, что «бывает многословен» и «иногда изменяет вкус», (по Тарощиной ─ «иногда») она, литературовед Тарощина, активно тычет своим перстом в роман «Отверзи мне двери» присяжным заседателям, то есть читателям. «А вдруг их заинтересует, ─ пишет Тарощина, ─ крещеный еврей, в душе которого сошлись вопросы вековой глубины, а, может быть, еще и долгой протяженности? Речь идет об иудохристианстве».