Известно, что евреи-революционеры определённого сорта видели в еврейских погромах появление политического сознания у крестьян и прочего низового народа и надеялись, что в дальнейшем погромы эти примут антипомещичий и антиправительственный характер. Поэтому они против еврейских погромов не протестовали, вызывая тем самым недоумение даже у своих русских товарищей. Вообще те евреи, которые участвовали в революции, в том числе в революционных зверствах, были ренегаты. От еврейства отказывались и самым активным образом преследовали еврейские политические партии ─ бундовцев, не говоря уже о сионистах.
Таковы и «титан революции» Лев Троцкий, и «пигмей революции» Яков Юровский. Кстати говоря, Александр Иваныч ─ фигурка, подобная поручику Киже. Есть веские доказательства, что «ипатьевским стрелком» был не Яков, а Ёзеф Юровский (Уншлихт). «Бывший» Янкель лишь прикрывал Ёзефа. А русские революционные убийцы, особенно низовые, всячески подчёркивали свою русскость, потому что принадлежали к большинству. Эти тенденции ещё более усилились в «революционно-интернациональные» и особенно в советские годы русской державности.
Но «полезный еврей» Я. Брафман за свою деятельность был вознаграждён. Митрополит Филарет рекомендовал его на должность преподавателя еврейского языка в Минскую духовную семинарию. Он был награждён также орденом Святого Владимира 4-й степени. Он неоднократно получал от правительства денежные вознаграждения. «После смерти Брафмана продолжателем дела разоблачения «еврейской зловредности» стал его сын Александр», ─ пишет профессор Дудаков.
Если Я. Брафман ─ дед В.Ф. Ходасевича, то у выкреста-провокатора, помимо сына Александpa, продолжившего дело отца, имелась ещё и дочь, вышедшая замуж за некоего Фелициана Ходасевича, отца Владислава, на которого постоянно ссылается С. Тарощина, литобозреватель «Литгазеты». Мир тесен, как коммунальная квартира. Не родственница ли С. Тарощина В. Ходасевича по линии Я. Брафмана? Не родственник ли Л. Клейн Михаила Шолохова или футболиста Карапетяна, выигравшего по лотерейному билету автомобиль? (Кто такой Л. Клейн?)
Разумеется, нет в этом бренном мире одинаково уравнительной справедливости. Не все негодяи добиваются наград и признания от своих «знакомых-покровителей», также не всех, к сожалению, постигает заслуженная ими кара, по крайней мере, на этом свете. Божьей кары никому из них не миновать.
Иные говорят: «Не надо изображать дурных евреев, это помогает антисемитам». А я говорю: наоборот ─ выбивает у них важные козыри и, прежде всего, возможность относиться ко всем, как к одному, недифференцированно, как к общему кагалу, как к врождённым изгоям человечества. Какие же изгои? Свои подлецы, свои дураки, свои кровопийцы, свои провокаторы, свои бездарности. Всё, как у людей!
В связи с вышесказанным, вспоминается мне другой преступник, не наказанный, доживающий ныне свой нечистый век в Берлине, в кругу семьи, старший сын которого, подобно Александру Брафману, пытается по своим возможностям (к счастью, ничтожным) продолжать деятельность своего отца. Я имею в виду некоего Сергея Хмельницкого.
Не буду останавливаться подробно на деятельности Сергея Хмельницкого-отца, само прикосновение к имени которого вызывает тошноту. О деятельности Сергея Хмельницкого достаточно полно писали Андрей Синявский, профессор Эткинд, писали жертвы его преступлений ─ те, что остались живы (не уверен, все ли известны, и все ли пережили). И сам Хмельницкий не может отрицать своих преступлений, по крайней мере, тех, о которых стало известно, когда жертвы в середине 50-х начали возвращаться из концлагерей, куда их Хмельницкий засадил. Когда двое художников, кстати, евреев, хотели привлечь его к ответственности, он начал клянчить прощения, а затем, вместе с семейкою, бежал из Москвы в Среднюю Азию, ибо Сергей Хмельницкий, как сказал о нём один из друзей, хорошо его знавший, был хуже, чем стукач ─ он был провокатор палаческого учреждения при Совете Министров. Сам занимаясь полудиссидентской деятельностью, он привлекал неопытных молодых людей, а потом выдавал их. Будучи знакомым и, якобы, приятелем Синявского и Даниэля, он на организованном неосталинским КГБ процессе литераторов, усугубил судьбу Даниэля, способствовал усиленному режиму заключения, чем предопределил скорую смерть, то есть выступил в качестве свидетеля обвинения.
Этой раздвоенностью, необходимой в профессии и призвании провокатора, даже больше, чем Я. Брафмана, однозначно ставшего на путь разоблачения иудейского кагала, Хмельницкий напоминает другого персонажа книги Савелия Дудакова, С.К. Эфрон-Левитина, выведенного в главе под характерным названием «Провокатор».