─ Вошь, ─ сказал кто-то радостно.
─ Две, ─ подхватил другой.
─ Я уже давно за ними наблюдаю, ─ счастливо подхватила Зара и тут же со злобой добавила: ─ Сыпняк разносит.
─ Я уже маршрут изучил, ─ объяснял Маркеев Заре, но так громко, что слышали во всех концах зала, ─ одна ползет по лопатке, по тому месту, где шлейка комбинации виднеется, к воротнику блузки и назад... А вторая наперехват ползет... Между лопатками они встречаются...
Оркестр продолжал играть, и Сашенька сделала еще несколько движений в ритме танго, ─ так, очевидно, иногда чувствует боль и несколько мгновений продолжает жить прежней жизнью тело убитого наповал, потому что даже среди убитых наповал есть свои неудачники и пуля поражает их не в самое сердце, а чуть пониже.
─ Снова встретились, ─ крикнул Маркеев, ─ поцеловались!.. Батюня, сейчас на тебя десант выбрасывать будут!..
Послышался смех, какой-то лейтенант сдвинул фуражку на глаза. Батюня остановился. Он все еще держал руку на Сашеньке, но лицо его было растерянным и испуганным. Потом он неожиданно улыбнулся, отдернул руку, подмигнул Маркееву и начал шутовски чесаться и хлопать себя ладонями по бокам, словно ловя паразитов. Смех стал таким сильным, что оркестр прекратил играть и музыканты свешивались с эстрады, спрашивая, в чем дело. Тогда хромой танкист-«культурник» подошел к Маркееву и не то чтобы ударил, а скорее провел ему ладонью от уха до уха, как бы утирая, но так, что пять полос осталось на маркеевских щеках, набухая и багровея. Потом «культурник» повернулся к Сашеньке, и лицо его из тяжелого, чугунного стало мягким и тихим.
─ Ну, будя, ─ сказал он, ─ бывает... Я сам в окружении тело до крови расчесывал...
Но Сашенька посмотрела на «культурника» с ненавистью, она ненавидела его сейчас больше всех в зале, она подумала, что эта курская «фотокарточка» напоминает ей чем-то Васину, и тут же вспомнила, что Васина грязная шинель висела на ее шубке.
─ Будя, ─ повторил «культурник», приближаясь к Сашеньке. ─ Что сделаешь, ежели нужда и голодуха... Я ж твою мать знаю. Она спину над солдатскими котлами надорвала... Нужду и голодуху вша любит...
Этот «курский» окончательно втаптывал Сашеньку в грязь, он унижал ее фильдеперсовые чулочки, маркизетовую блузку, и ей стало ясно, что в «культурники» он попал по инвалидности, а не потому, что любит танцы и красоту.
─ Ты их газеткой смахни, ─ шепнула какая-то дурно одетая девушка, до того худая, что кожа на лице ее была с голубоватым оттенком.
На девушке был плюшевый бабушкин салоп. «По такому салопу и должны ползать паразиты, а не по маркизетовой блузочке, ─ с горечью подумала Сашенька. ─ Боже мой, почему так... Ненавижу... Как ненавижу...»
─ Пошли выйдем, я помогу, ─ шептала девушка.
«Если б не эта беда, я б не стала разговаривать с такой дурнушкой, ─ думала Сашенька, ─ а теперь она лезет в советчицы... В подруги... Почему такое случилось... Почему я не умерла... Это все шинель... Она грязная... С паперти... Я выброшу их всех... На улицу выброшу... Они погубили мою жизнь...»
Грудь Сашеньки полна была рыданий и стонов, но Сашенька, крепко сжимая зубы, побежала из зала, лишь легкое дрожащее повизгивание просачивалось сквозь губы, которые Сашенька никак не могла слепить до предела, впрочем, это было и бесполезно, потому что повизгиванье вырывалось вместе с выдыхаемым воздухом. Сашенька знала, что не сможет долго удерживать стоны в груди и горле, ими полон был рот, и Сашенька раздувала щеки, надеясь выиграть этим доли секунды. Она выбежала в вестибюль и с ненавистью ударилась спиной, лопаткой о какую-то колонну.