Кузнечик спрыгнул со сцены, и на его место выползла божья коровка. Жук с трудом притащил с собой табуретку, на которую и уселся. Потом из-под надкрыльев он выудил куклу-варежку.
— О, чревовещатель! — обрадовался Брумзель.
— Пепе, как у тебя нынче дела? — обратился Коцинелл к кукле, тоже божьей коровке.
— Не очень, — пропищал Пепе. Мандибулы у Коцинелла при этом не шевелились. — Я как-то странно себя чувствую.
— Неужели у тебя опять черная полоса? — сочувственно спросил Коцинелл и замолчал. Он, видно, ждал реакции зала, но никто не засмеялся. Тогда он продолжил: — Не понимаю, откуда они у тебя вообще берутся? Ты же в крапинку, а не в полоску!
Никто не захихикал даже из жалости. Коцинелл оскорбленно хмыкнул и перешел к следующей остроте. Пепе запищал:
— Какие интересные люди собрались здесь сегодня! Вот с той куколкой в первом ряду я бы не отказался потанцевать!
— Да, но только придется подождать, пока она не вылупится, — заметил Коцинелл.
В последнем ряду кто-то засмеялся, но тут же замолчал.
— Что-то шутки у него так себе, — прошептал Фридрих Брумзелю.
Великий Коцинелл решил дать публике еще один шанс.
— Скажи, Пепе, чем отличается стол от жука?
— Не знаю!
— У стола четыре ножки, а у жука — шесть, — выдал Коцинелл с натянутой улыбкой.
— А еще стол так бездарно не шутит! — крикнул кто-то с левой стороны.
Тут Коцинелл бросил куклу на сцену и с оскорбленным видом заковылял прочь. Оса заиграла туш, публика воодушевленно зааплодировала — впрочем, не Коцинеллу, а тому, что он закончил свое выступление.
Тут уж времени и энергии на объявление следующего номера тратить было нельзя. На сцене срочно, очень срочно должно было начаться что-то захватывающее. Две ящерицы проворно втащили туда большой деревянный диск на подставке.
— Что сейчас будет? — спросил Фридрих. На диске виднелось множество царапин и порезов. — Не будут же они устраивать фокус с метанием ножей, или как?
Прежде чем Фридрих получил ответ, на сцену выбежала орешниковая соня в красном купальнике, облокотилась на диск и просунула все четыре лапки в кожаные петли, закрепленные по его краям. За ней вышла девушка в поношенном полосатом костюме, опоясанная ремнем, за который действительно были заткнуты ножи.
— Добрый вечер, — обратилась девушка к публике. — Меня зовут Труде, а это — моя обворожительная помощница Нелли. Мы сейчас представим вам номер, от которого у вас точно захватит дыхание!
— Ваш суп, — гнусаво произнес кто-то рядом с Фридрихом и поставил на стол две дымящиеся мисочки. Но ни Фридрих, ни Брумзель особого внимания на суп не обратили: они оба сидели, уставившись на сцену.
— Ой-ей-ей! — заохал Фридрих. — Как думаешь, с какого раза она попадет?
— Надо было тебе поставить на это, — сказал сосед по столу особенно мрачного вида. — Там, за стойкой, можно ставку сделать.
— Ставку на то, что в соню попадет нож? — с ужасом переспросил Фридрих.
— Да. Каждый вечер толпа туристов ставит на это, — собеседник ухмыльнулся. — И каждый вечер «Грот» на этом неплохо зарабатывает. Завсегдатаи знают, что Труде никогда в помощницу не попадает, она слишком хороша для этого. Но на то, чтоб это и до туриста дошло, нужна парочка вечеров.
Тем временем метательница ножей заняла позицию перед своей жертвой и прицелилась. Нелли выглядела совершенно спокойной. Фридрих не мог больше на это смотреть и зажмурился.
Первый нож просвистел по воздуху и — хлоп! — воткнулся в край мишени. За ним тут же последовал второй. Соня всё так же весело следила за происходящим. Зрители начали аплодировать. Этот номер был явно поинтереснее несмешного чревовещателя.
Третий бросок. Нож воткнулся прямо над головой сони, и на этот раз она вздрогнула. Тут же следующий нож просвистел у самого ее уха. Соня начала испуганно озираться.
Теперь мишень стала вращаться. Она медленно поворачивалась до тех пор, пока соня не оказалась вверх тормашками. Метательница снова прицелилась. Нелли отвернулась, как будто не могла больше смотреть на это.
— Хорошая актриса! — ухмыльнулся Брумзель.
Колесо крутилось всё быстрее. Ножи свистели один за другим. Фридрих уже было понес ко рту ложку супа, но она замерла на полпути. Выдохнуть он смог только тогда, когда мишень ощетинилась ножами, словно игольница, остановилась и соня, целая и невредимая, спустилась на сцену.