Душевное уныние все же не отразилось на мыслях Ницше. Мы можем проследить его мысли, все оттенки его настроения благодаря заметкам Ницше, напечатанным в десятом томе полного собрания его сочинений. Никогда еще мысль его не работала так деятельно и плодотворно. «Я — авантюрист духа, — пишет он позднее, — я блуждаю за своею мыслью и иду за манящей меня идеей». Особенно смелым полетом, смелым как никогда больше, отличалась его мысль в начале 1876 года.
Он закончил прекрасный и сдержанный этюд под названием: «Ueber Wahrheit imd Lüge im aussermoralischen Sinne» («О правде и лжи во внеморальном отношении»). Ницше всегда любил громкие звучные слова; он не смущается в данном случае словом «ложь» и впервые приступает к «переоценке ценностей»). Он противопоставляет истине — ложь, и предпочитает вторую. Он превозносит воображаемый мир, присоединяемый поэтами к миру реальному. «Не бойся ошибаться и мечтать», — говорил Шиллер, и Ницше повторяет этот совет. Счастливые, смелые греки опьяняли себя божественными историями, героическими мифами, и это опьянение вело их к великим целям. Честный афинянин, убежденный, что Паллада находится в его городе, живет в постоянных мечтаниях. Если бы он был проницательнее, был ли бы он от этого сильнее, страстнее и мужественнее? Истина хороша только по мере приносимой ею пользы, и иллюзия предпочтительна, если она полезнее. Зачем обожествлять истинное? Это тенденция модернистов. «Да сгинет жизнь, да будет истина», — говорят они охотно. К чему ведет этот фатализм? Здоровое человечество говорит обратное: «Да сгинет истина, да будет жизнь».
Ницше пишет эти абсолютные формулы, но нельзя сказать, что он на них остановился. Он пишет, не переставая, и таким путем подвигается вперед в своих поисках. Не надо забывать, что все эти, такие непреклонные на первый взгляд, мысли были только первыми шагами на пути к новым, еще только рождающимся и, может быть, совершенно противоположным идеям. Ницше носил в своей душе два постоянно сталкивающихся инстинкта — ученого и художника: одного — привязанного к истине, другого — жаждущего творческого созидания. Нерешительность овладевает им в те моменты, когда одним из них надо пожертвовать. Инстинкт истины постоянно протестует, не хочет расставаться со своими формулами, возвращается к ним, пытается делать новые выводы и определения, и сам указывает себе на все трудности и пробелы. Умственный процесс его для нас ясен; постараемся привести в порядок интересующие нас места:
Философ трагического познания — он связывает беспорядочный инстинкт знания, но не путем новой метафизики; он не устанавливает новых верований. С трагическим волнением он замечает, что метафизическое основание обрушивается вокруг него, и знает: бессвязный лепет науки никогда не сможет удовлетворить его. Он строит новую жизнь и возвращает искусству его права.
Философ отчаявшегося познания отдает себя во власть слепой науки; его девиз: знание во что бы то ни стало. Пусть метафизика является только антропоморфическим призраком, для трагического философа этим заканчивается картина бытия. Он не скептик (курсив Ницше). Здесь надо создать идею, так как скептицизм не может быть целью. Простираясь до самых крайних своих пределов, инстинкт познания оборачивается против самого себя для того, чтобы превратиться в критику познавательной способности. Оказывается, что познание служит высшей форме жизни. Необходимо даже желать иллюзий, так как в этом-то и заключается трагизм.
Кто же этот философ отчаявшегося познания, которому Ницше посвящает всего две строчки и в них определяет его сущность? Разве для того, чтобы дать ему такое прекрасное имя, не надо было уже раньше любить его? «Здесь надо создать идею», — пишет Ницше. Какую именно? В разных отрывках Ницше мы можем найти, как он упивается созерцанием ужасной, обнаженной действительности, один вид которой, по словам индусской легенды, уже приносит смерть.
«Как смеют, — пишет Ницше — говорить о судьбе земли? Во времени и в бесконечном пространстве нет никаких целей: то, что есть, останется навеки, как бы ни сменялись внешние формы. Все, что относится к миру метафизическому, — то невидимо. Отказавшись от метафизики, человек должен отчаянно защищаться: как ужасна задача художника в этой борьбе! Вот ужасные последствия дарвинизма, с которыми я, между прочим, согласен. Мы уважаем известные качества, считая их вечными, — моральными, художественными, религиозными и т. д. Принимать разум, произведение нашего мозга, за нечто сверхъестественное! Какое безумие обожествлять его! Для меня звучат ложью слова о существовании бессознательной для человечества цели; оно не представляет собою такого целого, как муравейник. Может быть, и можно говорить о неосознанных целях муравейника, но тогда надо говорить уже о всех муравейниках на земле. Долг человека состоит не в том, чтобы укрыться под покровом метафизики, а в том, чтобы активно пожертвовать собою для нарождающейся культуры. Логическим следствием этого взгляда является мое суровое отношение к туманному идеализму».
Это был момент, когда Ницше почти достигает максимальной высоты своего философского мышления, но покупает ее ценою своего психического и физического переутомления: у него возобновились мигрени, боли в глазах и желудке. Его глаза не выносят самого слабого света, и он должен прекратить чтение. Но мысль его работает не переставая: он снова возвращается к философам трагической Греции; он прислушивается к их голосам, доносящимся к нам из глубины веков, не потерявшим силу, несмотря на власть времени. Ему слышится стройный хор вечных ответов на вопросы бытия.
Фалес. Все происходит от одного начала.
Анаксимандр. Исчезновение отдельных вещей в мировой материи совершается по требованию карающей правды.
Гераклит. Вечное движение совершается в определенных, всегда повторяющихся формах.
Парменид. Всякое возникновение, бытие и исчезновение — только обманчивая видимость. Существует только единое.
Анаксагор. Ничто не рождается и не гибнет; ничто не происходит и не уничтожается; всякое качественно неразложимое свойство неизменно и вечно.
Пифагорейцы. Числом измеряется всякая сила, всякая величина.
Эмпедокл. Все силы — магического[10] свойства.
Значение магического заклятья, по-видимому, признается в равной степени и там и здесь».
Демокрит. Все происходящее объясняется механикой атомов.
Сократ. Нет ничего достоверного, кроме мысли.
Эти разноречивые голоса, этот размах мысли, испытующей природу, волнуют Ницше. «Порочность идей и философских систем представляются мне более трагическим явлением, чем пороки реальной жизни», — говорил Гельдерлин. Эти слова можно отнести и к Ницше. Он с восхищением и завистью относится к примитивным античным философам, впервые раскрывшим природу и давшим первые ответы на вопросы бытия. Он отгоняет от себя очаровывающее его искусство и стоит перед лицом жизни, как Эдип стоял перед сфинксом, и именно под этим заглавием — «Эдип» — пишет отрывок, проникнутый мистическим настроением.
Эдип. «Я называюсь последним философом, потому что я последний человек. Я говорю наедине с самим собою, и мой голос звучит, как голос умирающего. Позволь мне, милый голос, звук которого приносит мне последние воспоминания о человеческом счастье, позволь мне поговорить с тобою еще одно мгновение; ты скрасишь мое одиночество, ты дашь мне иллюзию близких людей и любви, так как мое сердце не верит, что любовь умерла; оно не выносит ужаса одиночества и заставляет меня говорить, как если бы нас на самом деле было двое. Тебя ли я слышу, мой голос? Ты ропщешь и проклинаешь? А между тем твое проклятие должно заставить содрогнуться все внутренности мира! Увы, несмотря ни на что, мир непоколебим; он стоит во всем своем великолепии и он холоден, как никогда: безжалостные звезды глядят на меня, мир так же глух и слеп к моим мольбам, как и прежде, и ничто не умирает в нем, кроме человека. Ты еще говоришь со мною, мой милый голос? Я, последний человек, умираю не совсем одиноким в этом мире; последняя жалоба, твоя жалоба умирает вместе со мной. О, горе, горе мне!.. Пожалейте меня? Последнего несчастного человека, Эдипа!»
10
Примечание переводчика. См.: С. Трубецкой: «История древней философии. С. 124. Философия Эмпедокла: «Верховный закон, управляющий судьбами душ, и верховный закон физический, управляющий судьбою мира, — роковое слово, роковая могущественная клятва».