Сумка уже была расстёгнута охранниками сцены, а потому я нагнулся и… Принялся доставать из неё и выкладывать на стол слитки с золотом. Много золота. Очень тяжёлого. Но недостаточно много, чтобы тягаться с таким монстром, как Феррейра. Подумал, но остановился на двух миллионах. Двадцать килограмм из тридцати девяти, раздобытых для сегодняшней игры. Тут даже три слитка Тигрёнка, которые забрал у неё «на хранение» во время спецоперации против изнасиловавшей её банды. Веласкесы могли дать больше, но не захотели. Дала Гортензия, чеком сразу на десять миллионов, но это крайние меры. Не хочу быть должным имперскому правящему дому. Конечно, она обосновала: «Хуан, я — инвестор вашей группы. Если проиграешься — всего лишь отобьёшь мне эти деньги потом концертами. Не надо строить буку и униженное достоинство, просто бери, и всё». Ладно, скорее всего использую, куда денусь. Но пока — золото Веласкесов.
— Понты! — прокомментировал с показным равнодушием взирающий на это священное действо Себастьян. Как я выкладываю на стол слиток за слитком — мощно, конечно, смотрится. Зал притих и тоже шизел от такой картины. Тут играются на куда большие деньги, но, блин, приносят их точно не в металле! Кстати, игры в самом помещении стихли, где-то в отдалении морского дна кто-то что-то доигрывал, но основная масса либо двигалась к подиуму, смотреть нас в прямой видимости, либо жалась к специально настроенным для гостей показывающим нас визорам.
— «Шимановский» и «понты» — два взаимосвязанных слова, — продолжил сыпать мудростями сын Аполлона. — Одно без другого быть не может.
— Завидовать нехорошо, — парировал я, выдавив скупую улыбку.
— Завидовать? — Презрительная усмешка. — Было бы чему.
— Например, что это МОЁ золото, — предположил я. — А у тебя нет ничего своего. САМ ты ничего не заработал, Себастьян. Опираясь только на свои силы и свой ум, пусть даже взяв для старта ресурсы отца.
— Ну, «твоё» звучит громко, — продолжал выделываться и самоутверждаться за мой счёт противник. — Многих криминальных донов ты ограбил, чтобы приобрести это «твоё» золото?
— Сеньор Феррейра, обсуждать источники дохода и денег оппонента не этично! — осадил его вдруг Дерек, а в зале поддерживающее загудели. Я не ожидал такого, хотя как раз логично. И именно со стороны такого мастодонта игорного бизнеса. Учту и себе зарубку сделаю, чтоб не влететь. — Это противоречит кодексу чести для гостей заведения.
— Да, сеньор крупье, виноват! — поднял сукин сын руки вверх. — Исправлюсь. Но можно констатировать факт, просто как данность, объективную реальность, а не в качестве попытки унизить оппонента?
Пауза. Молчание и сопение крупье, принятое за знак согласия.
— Сеньор Шимановский — голытьба! — довольно оскалился Себастьян. — Голодранец. Он таким родился, это просто констатация, а не оскорбление. И, возможно, таким помрёт. Кто бы сколько ему ни дал, у него ничего нет, и вряд ли будет.
— Сеньор Феррейра! — опасно сузились глаза Дерека. — Я же предупредил про оскорбления.
— Сеньор крупье, это не оскорбление, — замотал он головой. — Я хочу сказать, что человек, не привыкший считать большие деньги, не понимающий, такая-то сумма это много или мало, привыкший всю сознательную жизнь пересчитывать центаво до получки, он в принципе не сможет постигнуть науку управления миллиардами. Ибо у такого человека что миллион, что триллион — всего лишь нолики на вихре визора. Только и всего, только это я и хотел сказать. И данное утверждение касается не только сеньора Шимановского, а всех вообще. Сеньор Шимановский может у меня даже выиграть, но УПРАВЛЯТЬ выигранным — не сможет.
Дерек запыхтел, но более одёргивать не стал. Видимо, сей тезис, про неспособность голытьбы быть богатым, распространён, и весьма популярен. Ибо основывается на фактах и многолетних наблюдениях за людьми в целом. И от этого стало ещё более не по себе.
— Возможно, я голытьба. — Я криво и очень коварно, как только мог, улыбнулся в ответ на такое оскорбление. — Но ты всё равно уйдёшь отсюда раздетым, Себастьян. У любого правила есть исключения.
Тот снова вскинул руки в жесте: «сдаюсь».
— Бога ради, Шимановский! Сможешь — пожалуйста! К счастью, это ничего не изменит, ибо даже выиграв у меня миллиард, ты всё равно останешься голытьбой. Ибо голытьба она не тут, — постучал он рядом с фишками на своей части стола. — Она тут! — Дотронулся пальцем до виска. — В голове.
Повисла тишина, пауза. Ибо я не знал, что говорить, да и не хотел. Ибо за ним правда, и Мишель, уча меня разбивать дорогущие вазы, уже об этом говорила. Вазы разбивать я научился, со скрипом в сердце, но имея миллиард, и правда, вряд ли смогу им распорядиться.