Снова гул в зале. Нарастающий и нарастающий. Народ обсуждал мои слова, спорил, ломал копья. Но — тихо. Я же докурил, затушил окурок в принесённой каждому из нас пепельнице, дождался, когда докурит противник.
— Убедил, Шимановский, — уверенно кивнул Феррейра. — Ты не так плох… Хотя я это уже говорил. Что ж, продолжим?
— Продолжаем. — Дерек облегчённо вздохнул и придвинул ко мне «баттон». — Дилер — сеньор Шимановский.
Политика. Эта игра — не в карты. Карты — предлог. Это снова информационный фронт войны. Возможно, войны вечной, между условным Центром, стремящимся усилить ось власти, и условной Периферией, стремящейся оторвать от Центра полномочий и «ништяков». Сегодня это королева и клановая аристократия, дайбацзы. Вчера это были республиканцы и монархисты. Позавчера демократы и олигархи. Где-то — царь и бояре, короли и герцоги, а где-то — император и наместники провинций. Или совсем экзотика — «союзный центр» и «национальные окраины». Эта борьба вечна. Но я, так или иначе, сейчас на одной из фронтов войны, и осознанно выбрал сторону. А значит неважно, проиграюсь или выиграю, моя задача — задавить Феррейра информационно. А раз так, то, невзирая на миллионы на столе и все вертящиеся деньги, нужно говорить. Говорить, говорить и ещё раз говорить.
Себастьян, наконец, научился распознавать моё поведение и мимику, и, дождавшись хорошей руки, зарядил трёхочковым. А именно, по нотам отыграл и на флопе, и на тёрне, и я не решился скинуть на ривере, пожалев вложенного на первых этапах.
— Олл-ин! — его довольный оскал. Я повёлся и подтвердил.
Из вытащенных им на свет пятидесяти миллионов он уже проиграл двадцать. А потому в империалах выигрыш составил не так много, даже стеки не выровнялись. Победа была больше эмоциональной. Но я почувствовал перелом, почувствовал себя неуютно. Я не всемогущ, и противник учится.
— Сеньор крупье! — подал он идею, закурив, пока Дерек высчитывал из моего стека его выигрыш. — Сеньор крупье! У меня предложение. Давайте изменим правила?
— Это техасский холдем, юный сеньор. — Мистер Хьюстон был невозмутим. — Его правила священны.
— Но ведь мы не ИГРАЕМ, сеньор, — ухмыльнулся сын Аполлона, пронзая меня глазами. — У нас не просто игра, а дуэль. А дуэль подразумевает не выигрыш у противника, а втаптывание его в грязь. Что невозможно сделать, располагая только той суммой, что лежит на зелёном бархате.
— Вы хотите, юный сеньор, играть на деньги, которые НЕ на столе? — Мысль Дереку не понравилась, но у нас, действительно, не просто игра. Зал сбоку также зашумел, обсуждая предложенную новинку. В целом настроение было за мыслью, что да, имеем право. Мы как бы могли вообще играть сами, дома, или в каком-нибудь салоне на приёме. Играть по своим правилам (в корпусе же играют по своим). Но мы тут, и он — гостеприимный хозяин, а не тоталитарный диктатор. — Мне кажется, ваш оппонент не будет воодушевлён этой мыслью, — решил сеньор спрятаться за меня.
— Да ладно! — Себастьян выпустил струю дыма. — Представьте, что сеньор Шимановский хочет поставить много-много, гораздо больше, чем у него на столе. А нырнуть в очередную сумку с золотом не имеет права до конца партии. А хочется. Может же такое быть?
— Я вижу только плюсы для тебя, Феррейра. — Я сощурился, раздумывая, к чему приведёт изменение в правилах. И если честно, пока не видел ни откровенных плюсов, ни минусов. Минусы — Феррейра имеет неограниченный фонд. И всегда сможет вытащить из загашника очередной чек. С другой, если меня прижмут, если стек опустится до критических величин, Феррейра будет достаточно просто олинить, каждый раз, пока не получит хорошую руку. И на третьем, пятом, десятом шаге итерации я всё же проиграюсь вдрызг. Отсюда плюсы — если мне на очередном олине помогут со стороны… Вон, сеньор Кампос так и стоит, в одиночестве, держа в руках неподкуренную сигару. А ещё… Да, чёрт возьми! Пабло Эскобар! Он тоже в зале, его узрел, хотя, когда заходил, не увидел. Протеже Селены Маршалл, которая дочь того самого скверного типа, что не дал «гвадалахарцам» свалить королеву Оливию. Селена затеяла на планете какой-то глобальный движняк, и я вписываюсь в её планы. Эта сеньора уже дала мне два ляма просто так, чтобы расположить и мочь влиять на меня в дальнейшем, а после прислала внебрачного племянника с предложением устроить на планете бадабум, дабы один из нас получил рекламу, а другой — стал премьер-министром. И сейчас может помочь — ручаюсь, Пабло здесь за этим.
Да и Рафаэль Сантана как-то странно смотрит, улыбаясь и оценивая, словно раба себе на галеру хочет прикупить. А в глазах Малышки — теплота и ласка. Я как будто её родной племянник, что, учитывая отношения внутри взвода, недалеко от истины.