— Что? — повторила улыбающаяся Алисия. — Создание разового механизма решения проблем, активируемого на постоянной основе? Всё как ты любишь?
Обожаю тётушку! Единственная тут знает меня, как облупленного.
— Именно! — назидательно поднял я вверх палец. — Нельзя победить системно, но мы можем… СИСТЕМНО внедрить в прошивку нашей системы власти нечто, что можно активировать в моменты её бессилия. И активировать всегда, в любой момент, когда над страной встают чёрные тучи. И для понимания, что именно нужно, предлагаю, сеньоры, закрыть глаза. Зажмуриться. Абстрагироваться. И посмотреть на наш с вами мир иначе. СОВСЕМ иначе!
Я подался вперёд, добавил в голос энергии.
— Предлагаю отринуть сковывающие нас моральные барьеры, понятия о добре и зле, и установить для себя новую систему координат. Где есть только наши ИНТЕРЕСЫ. Благополучие нас и наших людей, наших детей. И… Ничего более.
— Примерно этого я и ожидала! — расплылась в улыбке Алиса. — Пожалуйста, продолжай, Хуан, — махнула мне. — Я была активным сторонником дать тебе слово, хотя большинство не хотело терять время.
Королева поёжилась. Я в недоумении сузил глаза — она тоже не хотела? Может Каррерас не прав, и я не консорт, и не «наследник круче Фрейи»? Ладно, работаем. Продолжаю:
— Сеньоры, я хочу предложить вам на некоторое время выпустить в мир, на планету, в ареал, в котором мы живём, не просто сверххищника. А того, кого можно назвать абсолютом. Того, с кем без качественного изменения самих себя государства Земли не смогут справиться, так как этого не позволит им теперь уже их парадигма. Это будут не венерианские волки, объединившиеся в стаю против мишки; это будет древний мегалодон, перекусывающий пополам опасного, сверхопасного вражеского зубастого кита!
— С фантазией у тебя всё хорошо. — Это королева. — То есть, ты предлагаешь их… Уничтожить. Кого? Вражеские разведки? Под корень, не считаясь с дипломатическими осложнениями? Или устроить беспредел в диаспорах? Или совершить тотальную ядерную бомбардировку Европы, зачистив два миллиарда тамошнего населения?
— Фи, ваше величество! Как грубо! — картинно скривился я. — Зачем так пОшло? Уничтожать разведку — это то же, что рубить головы гидре. Тут же новые вырастут. Бороться с терроризмом то же самое — вместо одного борца со злом тут же встанет десять последователей. А тотальная бомбардировка это из области сюра, я буду считать, что вы так пошутили. Нет, я предлагаю их всех НАПУГАТЬ! — снова подался я вперёд, сделав большие глаза. — И разведки. И террористов. И то мясо в европейских, иранских, индийский и китайских гетто.
— Напугать террористов? Пф-ф-ф… — А это скептически покачал головой глава пятого управления.
— И напрасно, сеньор Гомес! — воскликнул я. — Я же говорю, мы должны отрешиться от морали.
Они — страшные? Зубастые? Отмороженные? Всесильные?
Значит, наш сверх должен стать ещё более страшным и ужасным!
Они совершают гадкие поступки?
А наш сверх должен совершить такие же в отношении них, только сильнее, гораздо сильнее! И злее. За гранью добра и зла.
Они считают себя отмороженными?
А мы покажем им, что они сущие дети в песочнице жизни, сеньоры. Мы должны показать им, что такое настоящий ад! Ад — вот что их ждёт, если сунутся на Венеру и начнут кошмарить венериан. И всё это совокупить с мягкой стратегией если не ассимиляции, то задабривания лояльных аборигенов — для контраста. Политика кнута и пряника, ничего умнее люди до сих пор не придумали. И только тогда, в комплексе, это сработает.
Мои глаза загорелись огнём, почувствовал, что пылаю изнутри, ибо всё, о чём говорю, о чём только что полчаса думал, наконец, накрыло. Я окунулся в это и прочувствовал, КАК надо делать. Не ЧТО делать, а КАК, с каким огнём в сердце.
— Мы научим их настоящему ужасу, сеньоры! — продолжал гореть пожар в моей душе. — Настоящей отмороженности, настоящей беспринципности! И глядя на наши дела, наши враги испугаются, содрогнутся… И свернут деструктивные проекты, по крайней мере на ближайшие десять лет, пока не сменятся поколения. Я не про мясо, я про серьёзных сеньоров, сидящих на территории Союза и Империи, и, возможно, России. Они — тоже цель удара, потому рад, что сеньор Борхес с нами — будет тяжело.